Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Магия королевской власти проявилась не только в богатых дарах праздника. Карл II потратил два июньских дня для совершения обряда излечения золотушных, демонстрируя магический дар исцеления, присущий, как считали со средневековья, английским и французским королям [117]. Эвлин рассказывал: для этого священнодействия около Банкет-хауса был установлен трон, и страждущие на коленях подползали, чтобы король притронулся к их лицам и щекам. Тогда Карл прикоснулся то ли к шестистам, то ли к тысяче страждущих. Тринадцатью годами ранее парламент назначал комиссию для подготовки декларации, установившей: подобная практика — результат абсурдных заблуждений, но весть о возвращении «королевского чуда» собрала толпы простолюдинов, у многих были опухоли и раздувшиеся железы, ячмени и волдыри. Всего за двадцать лет царствования Карла II не менее 90 000 больных были осчастливлены королевским прикосновением [91, 252–253]. Что могло лучше подтвердить божественное происхождение реставрированной монархии, само возвращение которой представлялось современникам вмешательством Провидения!

Торжества не ограничились въездом в столицу. На протяжении года они продолжались по разным поводам. В июле в честь короля, его братьев и советников прием проводил лорд-мэр. В сентябре в честь приезда сестры Карла Марии Оранской в Лондоне звучали колокола и жгли фейерверки. В октябре в день лорда-мэра состоялся большой карнавал. С особым жаром отмечалось 5 ноября, когда сжигали чучело Гая Фокса. Во всех случаях выставляли угощения и питье для народа, разжигались костры, устраивались танцы. Уже в мае 1660 года возобновились праздники майского дерева — низы возвращались к формам развлечений, запрещенным при пуританах. Не все проходило спокойно — в ряде случаев толпа, напившись, напала на пуританских священников и квакеров. Завершающим аккордом стала коронация Карла II в апреле 1661 года. Тогда под аккомпанемент барабанов и труб на Стренде установили самое высокое майское дерево, украшенное фонарями, лентами, коронами и оружием, и вокруг него состоялись танцы и гуляния. Это должно подтвердить: время пуритан закончилось. Коронационные празднества продолжались три дня, начавшись 22 апреля. Главным событием первого дня была процессия пэров и придворных. Лондон превратился в огромную театральную сцену, с которой звучала музыка и песни, везде проводились представления. Для празднования построили четыре деревянных триумфальных арки, Карл проехал через каждую. Это рождало ассоциацию с императором Августом, вернувшимся в Рим после гражданских войн. Сама коронация состоялась 23 августа, в день Святого Георгия, в Вестминстерском аббатстве, и завершилась банкетом. Празднества 1660–61 гг. имели политический и культурный смысл. Историк пишет: «Театральность процедур, окружавших реставрацию, воплощала величие монархии и ставила наблюдателей в положение подданных, зрителей, благоговеющих перед обилием, щедростью и магией королевского звания. В отличие от умеренного эгалитаризма формальной республики эти празднества утверждали различия между управляемыми и правителями» [62, 43]. Роскошь и торжественность отражали природное величие королевского имени в той форме, которая складывалась при дворе Короля-Солнце Людовика XIV. Визуальное воздействие было призвано пресечь на корню любую оппозицию. Разумеется, метода пряника было недостаточно.

В центре нового царствования была фигура Карла II. Оценки этого монарха современниками и историками существенно различались. В трудах советских историков-марксистов он удосужился негативного отношения. Поскольку весь период Реставрации, последовавший за революцией, рассматривался как наступление реакции, шаг назад в процессе перехода к буржуазному государству, то и король виделся воплощением самых реакционных тенденций в историческом развитии страны. То же можно сказать о Кларендоне. Карлу II приписывались такие качества, как лень, пренебрежение к государственным делам, отданным на откуп министрам, полная зависимость от мнения фавориток, аморальность и симпатии к католицизму. Такие оценки (если убрать марксистские категории исторического процесса) больше всего напоминают стереотипные суждения из британских школьных учебников викторианской эпохи, призванных прививать детям «высокую мораль». В них Карл II Стюарт с его образом жизни и любовными аппетитами был едва не главным «анти-примером». Так, в учебнике Джорджа Картера, четвертое издание которого вышло в 1902 году, читаем: «Опыт, приобретенный во время изгнания, кажется, не оказал никакого положительного влияния на его характер и мораль. У него отсутствовало чувство обязанности перед страной. Ленивая и беззаботная жизнь стала для него привычной, и он превратил удовольствие в ее главную цель. „Король не думает ни о чем, а только об удовольствиях, он ненавидит любую работу и даже мысль о ней“. Его жизнь была порочной и беспутной, его двор был заполнен бесполезными мужчинами и развращенными женщинами, на которых легкомысленно тратились деньги, выделенные парламентом» [32].