Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

После 1980-х гг. оценки Карла II претерпели в трудах историков эволюцию в благоприятную для него сторону. В условиях буржуазного потребительского общества викторианские представления о морали устаревали. Б. Ковард в книге, впервые изданной в 1980-м году, заметил: «Взгляды историков на Карла II очень различаются: у него есть как пылкие защитники, так и строгие критики. Хотя трудно всерьез воспринимать утверждения, что он был великим королем, следует признать: хулители подчас ведут критику с точки зрения ложных аргументов, обвиняя его с позиций высокой морали, а не в свете того, был ли он способным и эффективным правителем» [34, 290–291]. Эволюция состоит в том, что «последние поколения считают образ ленивого и гедонистического короля-тирана Карла II неправдоподобным. Современные историки не видят в нем ничего более опасного, чем стремление сохранить существующие права и полномочия монархии» [94, 14]. Один из известных британских либеральных историков Дж. Холмс так писал о Карле II: «Несмотря на склонность к притворству и дар разыгрывать замысловатые шарады, черты характера и личность Карла не во всем были такими, как он хотел представить миру. Эти черты позволяют однозначно отделить его от остальных Стюартов, правивших в Англии в 1603–1714 гг., которые как вид удачно вписываются в современный учебник по психиатрии. Из писем, речей и записанных острот (к его бесконечному удовольствию их часто повторяли) можно безошибочно сделать вывод, что в своем роде он был „мутантом“: проницательным и реалистичным там, где его отец и брат предавались разрушительным иллюзиям, уступчивым там, где они были упрямыми, сообразительным в ситуациях, когда им не хватало интеллекта, или, как у Якова I, доминировали ученая педантичность или тщеславная мудреность. Его очевидная нормальность восходит к тюдоровской линии. Как Елизавета I и Генрих VIII, он имел врожденный талант общаться с людьми. Раскованный и приветливый, неутомимый собеседник и остроумный рассказчик, человек, обладавший спортивным мастерством, усердный любовник, король, находивший удовольствие в том, чтобы наплевать на скучные формальности и пренебречь протоколом — Карл был действительно самым большим экстравертом, когда-либо занимавшим трон Англии. Вильгельм III, напоминавший его по врожденным способностям, и превосходивший в целеустремленности и дисциплине, был, к сожалению, полностью лишен бесценного дара своего дяди — ладить с простыми смертными» [54, 84]. Впрочем, и Холмс признавал: Карл II не терпел кабинетной работы; «он не был ленивым человеком, но был ленивым королем». Кроме того, он по своим представлениям был космополитом, и потому не мог понимать национальных устремлений англичан, как это делала Елизавета. В приведенной здесь длинной цитате любопытно не только явно положительное отношение к Карлу II, но и то, что Холмс, противопоставляя его другим Стюартам, продолжал стоять на позиции, краеугольной для либеральной историографии: шотландская династия Стюартов — худшая из тех, что правили в Англии. В литературе также указывалось, что Карл II ни при каких обстоятельствах не был игрушкой в руках советчиков или фавориток. Он мог терпеливо или охотно слушать, но решения всегда принимал сам.

Автор одной из новейших книг о Реставрации Г. де Крей характеризует Карла II как обаятельного человека, отличавшегося живым интеллектом, способного ухватить суть проблемы, идти на риск и предлагать нестандартные решения. По словам этого историка, «Карл был счастливчиком и в 1650–1651 гг., и в течение всей жизни. Однако одной везучестью невозможно объяснить его успехи. Он часто одерживал верх над врагами, потому что был проницательным, хитроумным и более умелым, чем они. Эти качества обнаружились уже тогда, когда он бежал из Вустера во Францию. Карл обладал хорошим пониманием обстоятельств и часто обходил оппонентов при помощи неожиданных и рискованных действий» [65,18]. В то же время де Крей полагал: многочисленные любовные связи короля, как долговременные, так и краткие, с разными женщинами в одни периоды времени, дюжина признанных незаконнорожденных детей и отсутствие наследника в браке, конфликты со старшим сыном герцогом Монмаутом — это действительно наносило ущерб не только репутации, но и самому институту власти. В основе теории патриархальной монархии лежало представление о короле как отце. Власть короля и власть отца отождествлялись. Власть отца распространятся на семью, двор, слуг, а Карл «превратил свой хаусхолд в гарем». Он официально признал 14 детей. Ковард писал: «Критика его несомненного цинизма и беспринципного поведения часто строится на моральных, а не на политических аргументах. Его циничное отношение к друзьям и врагам, его двуличие и склонность к краткосрочной политической выгоде — всего лишь аморальные черты, которые хотел видеть в правителе Макиавелли. Его сильной стороной было умение понять, что данная политическая позиция изжила себя, каковы бы ни были моральные принципы, с ней связанные» [34, 291].