Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Не только торжества, но и репрессии имели цель укрепить режим Реставрации. Казни были вызваны жаждой мщения со стороны кавалеров и настроением толпы, требовавшей хлеба и зрелищ. В Бредской декларации Карл II обещал простить всех, кто воевал на стороне парламента, но с оговоркой, оказавшейся роковой для многих. Акт об амнистии должен принять парламент, который был вправе исключить из нее отдельных лиц по своему усмотрению. По решению сначала Конвенционного, а затем Кавалерского парламента, тон в котором задавали жаждавшие реванша роялисты, по обвинениям, связанным с казнью Карла I, в течение нескольких месяцев были исключены из помилования и по вердикту присяжных казнены самым зверским образом тринадцать человек, около тридцати было подвергнуто пожизненному тюремному заключению и иным наказаниям. Во главе суда находился юрист Орландо Бриджмен, роялист, служивший Карлу I в годы гражданской войны. Он в 1649 году дал королю совет бескомпромиссно настаивать на незаконности Верховного трибунала. В октябре 1660 года, перед вынесением первых вердиктов, он говорил, выступая перед жюри: пролитие священной крови монарха — это измена и чудовищное преступление, которое вопиет к мщению, невозможному без крови. После этих слов у присяжных не осталось сомнения, как голосовать. В жюри входило 88 человек, обвиняемые могли отвергнуть кандидатуры, не устраивавшие их. Поведение присяжных, как и свидетелей, строго регламентировалось: за неявку на заседание или опоздание им грозил штраф в сто фунтов. Среди присяжных были видные представители Сити, даже сам лорд-мэр столицы; некоторые были связаны с прежним режимом и жаждали доказать, что верны новому. Обвинения поддерживали генеральный атторней Палмер, которого республиканец-эмигрант Эдмунд Людло, один из 59-ти цареубийц, в мемуарах назвал «кровавой собакой тирана у судебной решетки», и генеральный солиситор Финч, в будущем канцлер Англии. Как руководитель парламентской комиссии по амнистии, он лучше других был знаком с делами каждого обвиняемого. Как Лорд-канцлер Кларендон был фактически во главе государственной юстиции, значит, нити судебных процессов были в его руках, по меньшей мере, он не мог быть в стороне от происходившего. Кроме того, Финч был одним из близких к нему людей. Он сам и историки, о нем писавшие, удивительно немногословны по этому поводу.

Среди казненных и репрессированных были те, кто в предписанные властью сроки отрекся от прежних принципов, принес клятву верности монарху и просил о помиловании. Далеко не все оказались равны перед законом — часто судьба попавших в жернов преследования лиц определялась личными и семейными связями, возможностью заплатить куш влиятельным персонам при дворе и в парламенте, становилась результатом сделок, наконец, зависела от (не) везения и обстоятельств. Так, юрист и бывший посланник в Швеции Балстрод Уайтлок, верно служивший Кромвелю, но не имевший прямого отношения к процессу короля, в дневнике фактически обвинил друга молодости Хайда в вымогательстве. Он утверждал, что заплатил через посредника взятку в 250 фунтов, «некрасивый поступок старого и близкого друга» [19, 608–609]. Биограф Уайтлока Р. Спалдинг, кажется, доверяла словам своего героя. Она уточняла: сохранилась записка Кларендона Уайтлоку с просьбой организовать отгрузку сотни дров. Это, по ее мнению, было выражением из их молодости, и Уайтлок сразу понял: от него требуют подарок в сто фунтов [97, 229]. Р. Хаттон соглашался: бывшие республиканцы были вынуждены откупаться подарками, что документировано в отношении Уайтлока, которого Хайд «щипал, как овцу, отбирая собственность и деньги» [58, 164]. Зато биограф Хайда Р. Оллард не верил в эти обвинения: во-первых, свидетельств других лиц нет; во-вторых, он не был жаден до денег и даже презирал тех, кто ставил богатство и комфорт на первое место; в-третьих, он не раз отказывался от званий и пожалований, дававших большой доход [74, 232]. Такие, как Уайтлок, встретили реставрацию по-разному: некоторые сначала надеялись, что амнистия гарантирована всем, и дело ограничится символическим наказанием главных цареубийц; другие, понимая, что ситуация складывалась в неблагоприятную для них сторону, скрылись.