Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Можно посмотреть на сексуальную жизнь двора не только с позиций «порно-политики», но и культурной истории. Как в дискурсе о дворе Карла II отражены идеи и выводы, сформулированные в истории сексуальности? Каковы историографические представления сегодняшнего дня о сексуальности в раннее новое время? Стоит взглянуть на проблему не только с позиций моральной критики или как на инструмент решения политических и дипломатических задач, а в контексте тенденций в сфере сексуального поведения, характерного для Англии раннего нового времени. История сексуальности как направление культурной истории стремительно развивалось с последней трети ХХ века. Стимулом для дискуссий стал труд Мишеля Фуко «История сексуальности», в котором автор рассмотрел античную древность и затронул проблему викторианской сексуальности. Его точка зрения в том, что в современном обществе, основанном на дисциплинарных технологиях, происходит, в отличие от ранних эпох, подавление сексуальности. Этот подход не всем казался убедительным. Свою интерпретацию сексуальности в раннее новое время на примере Англии представил историк Л. Стоун. Он полагал, что в целом уровень сексуальной активности в браке и во внебрачных отношениях был тогда существенно ниже, чем в конце ХХ века, что объяснялось следующими причинами: слабым развитием гигиены; заболеваниями, в том числе гинекологическими, снижавшими привлекательность партнеров, подчас затруднявшими коитус или делавшими его невозможным; господствовавшими медицинскими и теологическими идеями, в свете которых секс виделся почти исключительно как способ воспроизводства; отсутствием надежных противозачаточных средств и боязнью беременности и родов. Страсть осуждалась как в браке, так и вне его — одним из источников этого была аристотелевская теория «золотой середины». Труды и справочники рекомендовали умеренность, воздержание в воскресенье, религиозные праздники и «критические дни», использование лишь стандартной «миссионерской» позиции как отражающей «правильные» гендерные роли и неживотный характер секса. В отношениях между полами присутствовал двойной стандарт: внебрачные связи для женщин отвергались, но для мужчин считались приемлемыми, по меньшей мере, до вступления в брак. Конечно, такой идеал был далек от реальности, например, большинство любовниц Пеписа были замужем и без зазрения совести использовали связь с ним для продвижения карьеры своих мужей. Трудно сказать, насколько предписываемая модель поведения соответствовала реальной картине. Внебрачные связи несли опасность конфликтов, дуэлей, поскольку преобладающим было отношение к обманутым мужьям как к рогоносцам, неспособным содержать в порядке хаусхолд. В то же время браки стариков и молодых дам иногда превращались в завуалированное средство шантажа, давая обманутым мужьям повод требовать компенсаций.

В XVIII веке один английский придворный заметил: «Надо быть королевской крови, чтобы открыто заниматься адюльтером».

Стоун подчеркивал различия в сексуальном поведении высших и низших классов, причем первые были в сексе куда изобретательнее вторых. По его мнению, главная тенденция заключалась во включении в сферу сексуальных отношений более сильного чувственного элемента, в том числе при заключении браков, поэтому любовь и удовольствие постепенно становились более важными компонентами, чем прежде. Одной из предпосылок этого процесса была секуляризация общества. Если так, то нравы двора Карла II можно рассмотреть как начало этой тенденции: «После 1660 года всплеск внебрачных связей между представителями обоих полов придворной аристократии медленно продолжился в сельской элите» [99, 328]. Само слово «адюльтер» заменил эвфемизм «галантность». В новое время сексуальность прошла, по Стоуну, стадию умеренной толерантности (примерно до 1570 г.); репрессивную стадию (до 1670); фазу разрешения и даже поощрения (приблизительно до 1810 г.); этап новой репрессивности, достигший апогея примерно к 1870 г. Затем наступила новая эпоха либертинажа, пик которой пришелся на 1970-е гг. [99, 339]. С учетом такой динамики «развлечения» двора Карла II выглядят всего лишь как предпосылка для перехода к «вседозволенности» XVIII века.