Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Палата лордов отвергла вердикт нижней палаты 14 ноября, затем вновь отказалась поддержать обвинения 20 ноября. До Хайда доходили слухи: король раздражен поведением пэров и провел консультации о «посылке отряда солдат по приказу генерала для его ареста и отправки в Тауэр. Туда уже поступил приказ, в какой камере его содержать, а лейтенант Тауэра, которого подозревали в слишком большом уважении к канцлеру, получил предупреждение, что не должен относиться к нему гуманнее, чем к другим заключенным» [6, III, 321]. Кларендон готовился защищаться. Ему не хотелось верить, что Карл II, которому он верой и правдой служил столько лет, предаст его, как его отец предал Страффорда в 1641 г. 16 ноября он пишет королю письмо, полное боли, обиды и, кажется, надежды: «Я так разрушен ежедневными бездоказательными проявлениями неудовольствия Вашего Величества ко мне, что не знаю, что делать и даже чего желать. Обвинения в преступлениях, с какой бы горячностью их не выдвигали при столь необычных обстоятельствах, ни в малейшей степени не пугают меня. Бог знает, что я, как и должно быть, ни в чем не виновен. Я надеюсь, что Ваше Величество, зная, что я не был жаден до денег, не верит разговорам о коррупции» [74, 290]. Старый слуга даже осмелился заклинать короля памятью об отце и верной службой ему самому, чтобы тот «остановил жестокие преследования». Карл II прочитал письмо и сразу сжег над свечой, спросив: «Что он сам не уедет от нас?»

Вопрос об импичменте стал предметом острых дебатов, как в верхней палате, так и между палатами. 29 ноября лорды подтвердили, что достаточных оснований для ареста Кларендона нет. В такой острой и опасной для него ситуации у самого Хайда не могла не возникнуть мысль бежать, но до поры он откладывал ее, надеясь на короля, и в духе своего строптивого характера. Французский посол Рувинье, происходивший из той же гугенотской семьи, что и первая жена покойного Саутгемптона, заверял, что Франция даст убежище. Перед бегством Хайда посетил Эвлин: «Нанес визит Лорду-канцлеру. нашел его в саду, в недавно построенном дворце, сидящим в колесном кресле, которым он пользовался из-за подагры. Оно было повернуто к северу и на поля. Он выглядел и говорил совершенно безутешно. После сожалений, связанных с его положением, я покинул его. На следующее утро я узнал, что он уехал в Париж, а парламент хочет его осудить и отправить в Тауэр» [15, I, 411].

29 ноября, встретившись с братом, что было до этого невозможно по причине карантина из-за оспы в его семье, герцог Йоркский послал в Кларендон-хауз епископа Херфордского Морли, чтобы тот передал его тестю волю короля: немедленно выехать из страны. Хайда убедили, что для него и семьи, для короля и даже для парламента будет лучше, если он скроется из Англии. Морли посетил его воскресным утром 30 ноября. В тот же день Хайд тайно покинул страну. В городке Эрит на Темзе его ждала яхта, предоставленная старым другом таможенным комиссаром сэром Джоном Уолстенхолмом. Его экипаж проводили верхом сыновья и пара друзей. Около одиннадцати вечера, уже в темноте, он распрощался с ними и взошел на борт. Через три дня судно прибыло в Кале. Общины немедленно объявили бегство доказательством вины. Из Кале он прислал в палату лордов письмо, в котором заявлял о невиновности и объяснял отъезд желанием сохранить согласие в парламенте, необходимое для ведения государственных дел. В этом обстоятельном документе, названном «Апология», он писал, что обвинения сводятся к двум позициям: обвинения в коррупции, основанные на предположениях о размерах его владений и состояния; и в том, что он монополизировал власть, став единственным и главным министром во всех делах управления с тех пор, как король вернулся в Англию. В ответ Хайд утверждал, что не взял «ни пенса», кроме как от королевской милости. Ни один подарок от иных, кроме монарха, лиц, церковных и светских, не превосходил по стоимости пяти фунтов. Что касается второго обвинения, то «я имел счастье служить хозяину, отличавшемуся пониманием и рассудительностью, и всегда вместе с лицами, обладавшими огромными способностями и опытом, без совета и участия которых ничего бы не было сделано» [11, IV, 265]. Общины приняли постановление, что палач сожжет «Апологию», а 18 декабря резолюцию о том, что Кларендон навсегда изгоняется из британских владений, если не вернется до 1 февраля. Переписка с ним объявлялась преступлением. Эти решения были одобрены палатой лордов на следующий день.