Классические мифы Греции и Рима

– Больно моему сердцу слушать, юноша, что ты позволяешь чужим людям так буйствовать в своем доме. Может быть, народ, повинуясь внушению богов, ненавидит тебя, может быть, ты в распре с братьями? Будь я так молод и силен, как ты, будь я сын Одиссея или сам Одиссей, то позволил бы первому встречному снять себе голову с плеч, если бы не проник в дом Одиссея и не наказал бы дерзких. И если бы они одолели меня, то я лучше бы согласился быть убитым в своем доме, чем сносить их оскорбительные поступки.

Телемах отвечал ему:

– Народ ненависти ко мне не питает, и с братьями я не в ссоре, потому что их нет у меня. По воле Зевса в нашем роде бывает только один сын в каждом колене. У прадеда моего Аркисия был единственный сын Лаэрт, у Лаэрта – Одиссей, у Одиссея – я. Когда я был еще ребенком, многие женихи, сватаясь за мою мать, как враги вторглись в мой дом и расхищают наследство, и моя мать не знает, как положить этому конец. Быть может, и мне суждено погибнуть от них! Ты же, Эвмей, иди теперь к Пенелопе и возвести ей о моем благополучном возвращении; а я подожду тебя здесь. Но только передай ей это тихонько, чтобы женихи не слыхали, потому что они недоброе замышляют против меня».

– Все исполню, – сказал Эвмей. – Но не зайти ли мне также по дороге к Лаэрту и не обрадовать ли его вестью о твоем возвращении? Говорят, что с твоего отъезда в Пилос он не вкушает ни питья, ни пищи, все сидит и горюет, и так исхудал, что остались кости да кожа».

– Жаль мне его, – сказал Телемах. – Но ты все-таки прежде поспеши к Пенелопе и возвращайся сюда, а мать сама уж пошлет свою ключницу известить старика.

Так сказал Телемах, торопя Эвмея, и свинопас, подвязав сандалии, немедля отправился в город.

19. Одиссей открывается сыну

(Гомер. Одиссея. XVI, 153–320)

Только Эвмей вышел из хижины, Афина предстала на пороге в образе красивой, стройной девушки. Телемаху она была невидима; видел ее только Одиссей да собаки, которые, не смея лаять, тотчас же с визгом попрятались.

Богиня сделала знак Одиссею, и он немедля вышел из хижины.

– Одиссей благородный, – сказала она, – теперь ты можешь открыться Телемаху и вместе с ним ступай в город, чтобы погубить женихов. Я сама вскоре явлюсь вам на помощь. Пора наказать дерзновенных.

Сказав это она прикоснулась к Одиссею своим золотым жезлом. Мгновенно прежняя красивая одежда заменила грязные лохмотья, стан выпрямился, смуглые щеки пополнели и подбородок покрылся черной бородой. Затем богиня исчезла, а Одиссей вернулся в хижину. Телемах, изумленный при виде такой перемены, опустил глаза, думая, что перед ним некий бог.

– Странник, – сказал сын Одиссея, – вид твой совершенно изменился: и одежда другая, и облик другой. Ты, верно, бог! Прими же нашу жертву и будь к нам милостив.

– Я не бог, – отвечал Одиссей, – а отец твой, о котором ты так много сокрушался и за которого претерпел столько бед.

Доселе сдерживаемые слезы брызнули из глаз Одиссея; он обнял сына и покрывал его поцелуями. Телемах стоял неподвижен от изумления и не верил еще словам отца.

– Нет, – вскрикнул он. – ты не отец мой – ты демон! Ты искушаешь меня и обманом своим хочешь еще больше увеличить мое горе. Разве может смертный так измениться?

– Не удивляйся, мой сын, и не чуждайся отца. Да, я – Одиссей, возвратившийся наконец в страну своих отцов после двадцатилетних жалких скитаний. Превращение же мое – дело богини Афины. Богам, вечного неба властителям, легко нас, смертных, и унизить и возвеличить.

Сказав это, Одиссей сел; Телемах, проливая горькие слезы, обнял отца. В грудь обоих проникла вдруг несказанная тоска – и громко зарыдали они оба, убиваясь, как птица лесная, у которой похитили птенцов из гнезда. Когда, наконец, стихла скорбь, Телемах спросил отца, как он вернулся на родину; Одиссей рассказал ему все.

– Теперь я пришел сюда, – прибавил он, – по велению богини Паллады отомстить нашим врагам. Перечисли мне женихов, чтоб я знал, сколько их и кто они такие? Одолеем ли мы их одни или нужна нам будет помощь?

– Родитель, – сказал Телемах, – я всегда слышал, что ты славен среди смертных своей мудростью и что копье умеешь метать превосходно, но теперь ты говоришь о несбыточном. Никогда нам вдвоем не удастся одолеть такого множества врагов. Знай: их не десять, не двадцать, а гораздо больше! С одного Дулихия их прибыло пятьдесят два юноши да шесть служителей; потом с Зама – двадцать четыре, с Закинфа – двадцать, здешних, с Итаки – двенадцать, а при них глашатай Медон, божественный певец Фемий, да двое рабов. Если мы вздумаем бороться с такой толпой, то наше мщение будет гибельно не для них, а для нас. Лучше подумать о том, где бы найти людей, которые бы нам пособили.

– Выслушай, что я скажу, – отвечал Одиссей. – Если бы отец Кронион и Паллада Афина были нашими помощниками, подумай, нужна ли нам была другая помощь?

– Да, таких могущественных помощников довольно, – отвечал Телемах. – Они страшны не только нам, смертным, но и самим вечным богам!