Классические мифы Греции и Рима

– Честный коровник, ты, я вижу, человек хороший и имеешь здравый рассудок, поэтому я тебя обрадую и скажу тебе, что твой господин возвратится прежде, чем ты выйдешь из этого дома, и что ты, если захочешь, увидишь собственными глазами, как он будет истреблять женихов. Клянусь в том громовержцем Зевсом и гостеприимным очагом Одиссеева дома!

– Если исполнятся твои слова, чужеземец, – сказал Филотий, – то увидишь, что и мои руки не останутся праздными.

То же сказал и Эвмей и вознес молитву к богам о возвращении Одиссея.

24. День мести

(Гомер. Одиссея. XX, 241; XXII, 501)

Между тем женихи собрались все вместе и совещались о том, как убить Телемаха. В это самое время с левой стороны высоко в воздухе появился летящий орел с трепещущей голубкой в когтях. Анфином, увидев это, сказал товарищам:

– Друзья, боюсь, что замысел наш нам никогда не придется исполнить; подумаем лучше о пире.

Все послушались совета и пошли к дому Одиссея. Войдя, они скинули мантии, сложили их на скамейку и стали резать свиней, коз и корову; вынув внутренности, зажарили их и поделили между собой. Эвмей между тем раздавал кубки, Филотий – хлеб, а Мелантий разливал вино.

Одиссея Телемах посадил у дверей залы на самом плохом стуле и поставил перед ним небольшой стол. Потом, подав ему яства и вина, сказал:

– Сиди здесь спокойно и утешайся вином вместе с гостями; обид и насмешек не страшись, я не допущу оскорблять тебя – здесь дом Одиссея, отца моего; а вы, женихи, удержитесь от насмешек и обид, чтобы не произошло у нас ссоры!

Женихи закусили от досады губы, а Антиной сказал им:

– Как ни досадны, друзья, слова Телемаха, не принимайте их к сердцу. Если бы не воля Зевса, давно бы мы заставили замолчать говоруна.

Когдя мясо было зажарено, начался праздничный пир. Одиссей, по приказанию Телемаха, получил также свою часть. Женихи, побуждаемые богиней Палладой, не могли воздержаться от насмешек над Одиссем. Один из них, нечестивый юноша Ктезипп, родом из Зама, воскликнул:

– Чужеземец уже получил свою долю еды, и несправедливо было бы, если бы Телемах, хозяин дома, отказал ему в этой доле; но и я, со своей стороны, хочу почтить его подарком как гостя, чтобы он мог дать что-нибудь рабыне, обмывавшей его, или комунибудь из прислужников в доме богоподобного Одиссея.

С этими словами он бросил в Одиссея коровьей ногой, которую взял из стоявшей вблизи корзины. Но Одиссей со страшной усмешкой отклонился в сторону; нога пролетела, не задев его, и ударилась в стену. Телемах в гневе встал со своего места и сказал грозно:

– Благодари Зевса, Ктезипп, что удар твой миновал чужеземца, иначе мое копье пронзило бы тебя и твой отец должен был бы готовить погребальный пир, а не брачный. И всем говорю, чтобы отныне никто не смел позволять себе непристойных поступков в моем доме. Я этого не потерплю более. Убить меня – можете; я скорее согласен умереть, чем быть равнодушным зрителем ваших беззаконных поступков.

Все онемели от изумления; наконец, Агелай сказал:

– Он прав, друзья, на разумное его слово мы не должны отвечать оскорблениями. Оставьте в покое странника и всех рабов Одиссеева дома. Но Телемаху и его матери я хочу сказать, если вы позволите, дружеское слово. До тех пор, пока была надежда, что Одиссей возвратится, на медлительность вашу сетовать было нельзя. Но теперь, когда ясно, что отец твой не вернется, ты, Телемах, должен пойти к матери и потребовать, чтобы она избрала себе другого супруга и оставила тебя свободно распоряжаться отцовским наследством.

– Клянусь Зевсом и страданиями моего отца, Агелай, – отвечал Телемах, – что я не удерживаю мать от вступления в супружество; напротив, упрашиваю ее об этом; но силой ее из дома никогда не выгоню.

В это самое мгновение богиня Паллада вдруг помутила женихам рассудок. Они стали неистово хохотать, есть сырое окровавленное мясо, лица их исказились, но глаза наполнились слезами, ибо сердца их вдруг заныли от неведомой тоски. Прорицатель Феоклимен, видя это, воскликнул:

– Горе вам, злосчастные, горе! Лица ваши покрыты мглою, вы стонете, по щекам вашим льются слезы, со стен каплет кровь, и сени и двор полны смертных теней; солнце затмевается и все окрест покрывается ужас наводящим мраком!

Все снова расхохотались, а Эвримах воскликнул:

– Что за вздор болтает этот беглый чужеземец? Выбросить его за двери, пусть идет на площадь, если ему кажется здесь темно!

– Нет, Эвримах, – отвечал прорицатель, – я и сам могу выйти; у меня есть и ноги, и глаза, и уши, и рассудок мой не расстроен. Да, я уйду, ибо вижу: к вам приближается погибель, и ни один из вас, принимая достойную кару за ваши беззакония, не уйдет от нее!

С этими словами Феоклимен быстро удалился из горницы и пошел в дом к Пирею. Женихи по уходе прорицателя переглянулись и стали смеяться над Телемахом, издеваясь над его гостями.