Тогда Леодей, жертвогадатель, подбежал к Одиссею, бросился перед ним на колени и воскликнул:
– У ног твоих умоляю тебя, сын Лаэрта, пощади меня! Ни словом, ни делом не обидел я никого из живущих в твоем доме; напротив, удерживал других от постыдных поступков, но меня не слушались. За это постигла их лютая смерть; но неужели и я, жертвогадатель их, ни в чем не повинный, должен также погибнуть?
– Ты был жертвогадателем их, – отвечал мрачно Одиссей, – ты возносил мольбы к богам, чтобы я не возвратился, ты сватался за мою супругу – и потому смерти ты не избежишь.
Говоря это, Одиссей схватил меч, выпавший из рук умирающего Агелая, и голова Леодея покатилась на пол.
Певец Фемий, Терпиев сын, пораженный ужасом, стоял с лирою в руках, прижавшись к потаенной двери, и не знал, на что решиться: выйти ли тайком из дома и искать защиты у алтаря Юпитера или броситься с мольбой о пощаде к ногам Одиссея. Выбрал он последнее.
Положив лиру на пол, он подбежал к Одиссею и, обнимая колена его, сказал:
– Пощади меня, сын Лаэрта! Ты сам будешь жалеть, если предашь смерти певца, воспевающего и богов, и смертных. Боги вдохновением согрели мне грудь, и тебя я буду, как бога, веселить своим пением. Не убивай меня! Телемах, твой возлюбленный сын, свидетель, что я не по своей воле пришел в твой дом, но принужден был к тому женихами.
Телемах, услыша моления певца, закричал поспешно отцу:
– Остановись, родитель, не убивай его, он невиновен. Надо пощадить и глашатая Медонта, если он уже не убит в схватке; он, когда я еще был ребенком, заботливо пекся обо мне.
А Медонт в страхе забился под стул, завернувшись в коровью шкуру. Услышав слова Телемаха, он выскочил из-под стула, подбежал к Телемаху и сказал, обнимая его колени:
– Я здесь, мой родимый! Заступись за меня: скажи отцу, чтобы он не убивал меня!
Одиссей усмехнулся и сказал ему:
– Будь спокоен и благодари моего сына за спасение – он спас тебя, чтобы ты знал и возвестил другим, что благие дела награждаются лучше, чем беззаконные. А теперь ступайте – и ты, и певец – и сидите там в притворе, пока я закончу здесь все.
Медонт и песнопевец, все еще трепеща от ужаса, вышли из залы и сели у алтаря Зевса-громовержца.
По выходе их Одиссей осмотрел залу – не остался ли кто в живых. Все были мертвы и лежали в крови и пыли кучей, как рыба, выброшенная из сети рыбаком на песчаный берег. Тогда Одиссей сказал Телемаху, чтобы он прислал к нему Эвриклею. Старушка немедля вошла и, увидев Одиссея, всего обагренного кровью, стоящего посреди кучи убитых, подобный гордому льву посреди растерзанных им жертв, от радости громко воскликнула. Но Одиссей остановил ее восторг и сказал:
– Радуйся в сердце твоем, старушка, но не изъявляй своей радости громко: подымать крики радости над телом убитого неприлично и грешно. Поразил их суд богов, погибли они от собственных беззаконий. Назови мне теперь тех рабынь, которые изменили мне, и тех, которые остались верны.
Эвриклея отвечала:
– Сын мой, всех рабынь-прислужниц в доме пятьдесят. Двенадцать из них были развратны и не слушались ни меня, ни госпожи. Но позволь мне сходить прежде к Пенелопе, чтобы сообщить ей скорее радостную весть, ибо боги погрузили ее в сон и она ничего не слыхала.
– Не буди ее, – сказал Одиссей, – и пришли ко мне недостойных рабынь.
Когда старушка вышла, Одиссей обратился к Телемаху, Филотию, Эвмею и сказал: – Помогите рабыням вынести отсюда тела, потом велите вымыть столы и стулья. Когда же все будет приведено в порядок, выведите рабынь этих на двор и там, между стеной двора и житницей, предайте смерти блудниц, убейте их всех мечами.
Со стоном и слезами вошли двенадцать рабынь в горницу и, исполняя приказание Одиссея, вынесли тела убитых в прихожую, где и складывали их рядом один возле другого; потом вымыли губкой столы и стулья и выбросили сор, который Телемах и оба пастуха смели с пола. Когда все было закончено, рабынь вывели на двор и вогнали в промежуток между стеной и житницей, откуда выхода не было.
– Развратницы, осрамившие своим поведением меня и мою мать, недостойны умереть честной смертью, – сказал Телемах и натянул веревку между колоннами, поддерживавшими свод.
Вскоре все двенадцать с петлями на шее висели рядом на этой веревке, подобно стае дроздов или диких голубей, попавший в петли силка.
Потом вывели на двор Мелантия и предали лютой смерти – изрубили его в куски. Затем, омыв руки и ноги, возвратились к Одиссею. Сын Лаэрта приказал Эвриклее принести серы и огня, чтобы очистить курением дом, потом позвать Пенелопу и всех служительниц. Старушка хотела прежде всего принести богатый хитон и мантию, чтобы Одиссей мог снять свое нищенское одеяние, но он не захотел, а велел подать огня и серы и, когда они были принесены, окурил пиршественную горницу и двор.
Эвриклея между тем пошла по всему дому, созывая рабынь. Все вскоре собрались с факелами в руках, обступили толпой Одиссея и покрывали поцелуями его руки и плечи.
Одиссей же проливал радостные слезы, увидев себя опять среди своих верных служителей.
25. Одиссей и Пенелопа