Классическое искусство. Введение в итальянское возрождение

Таким образом, композиция построена на сильном контрастном мотиве, предрасположенность к чему была задана уже конструктивными особенностями стены. Здесь нечего было и думать о том, чтобы изобразить внутреннее пространство церкви. Опять в стене прорублено окно, и его следовало принять в расчет. Рафаэль соорудил террасу с ведущими вниз лестницами по обеим сторонам и расположил алтарь так, что он пришелся посередине фрески. Террасу он окружил невысоким круглым парапетом, и только на заднем плане возникает что-то из церковной архитектуры. Поскольку окно приходится не посередине стены, создалась неравнозначность двух половин фрески, которая компенсируется тем, что левая (более узкая) сторона поднимается на большую высоту. Это оправдывает появление людей над парапетом позади священника: только ради поясняющего, указующего жеста они бы здесь не понадобились[72].

* * *

Последняя в зале фреска — «Встреча Льва I с Аттилой» — заставляет разочароваться. Хорошо видно, на что делалась ставка: папа и его свита должны, несмотря на свое менее значительное в пространственном смысле место, со спокойным достоинством противостоять возбужденной орде короля гуннов. Однако эффект этот не удался. Неверно было бы сказать, что его нарушают своим появлением небесные заступники, Петр и Павел, грозно обращающиеся к Аттиле сверху: недостаточно развит контраст как таковой. Лишь с трудом удается вам отыскать самого Аттилу. Соседние фигуры бестолково на него наваливаются, имеются диссонансы в линиях и неясности преотвратнейшего свойства, так что авторство Рафаэля в отношении этой фрески, которая выпадает из прочих также и по своему тону, следует в любом случае принимать лишь как ограниченное. Что же до круга вопросов, рассматриваемых нами, к данной фреске они вовсе неприложимы[73].

Мы не можем прослеживать деятельность рафаэлевской школы также и в третьей комнате — с «Пожаром Борго». На основной композиции, по которой была названа комната [— Станца дель Инчендио], действительно присутствуют очень красивые отдельные мотивы, однако добротное перемешано здесь с малоценным и все в целом лишено замкнутости оригинальной композиции. В несущей воду женщине (рис. 167), тушащих огонь людях, в группе убегающих мы с удовольствием видим рафаэлевские достижения, и они чрезвычайно богаты следствиями для формирования отдельных художественных находок в последние годы его жизни, однако линия крупных повествований проходит далее через ковры Сикстинской капеллы.

69. Рафаэль. Чудесный улов. Картон для ковра. (Изображение перевернуто и соответствует виду готового ковра.) По гравюре Н. Дориньи

5. Картоны для ковров

Семь картонов в Южно-Кенсингтонском музее [ныне Музей Виктории и Альберта], только и уцелевшие из серии, в которой их было десять, прозваны «Скульптурами Парфенона» искусства Нового времени. Как бы то ни было, своею славой и далеко простирающимся влиянием они превзошли ватиканские фрески (рис. 69–75). Малофигурные и оттого более годные в дело, они получили широкое распространение в качестве образцов для гравюр на дереве и на меди. То была сокровищница, из которой черпались формы выражения душевных движений человека, и слава Рафаэля как рисовальщика основана главным образом на этом его произведении. Западная культура, до некоторой степени, вообще была не в состоянии как-то иначе представить себе выражения изумления и страха, гримасу боли и образ величия и достоинства. Замечательно, сколько в этих композициях выразительных лиц, как много говорящих фигур. Отсюда и то пронзительное звучание, которым обладают некоторые из этих картин. По своим достоинствам они неравны, а самим Рафаэлем не нарисована и вовсе ни одна[74]. Однако некоторые из них столь совершенны, что дают почувствовать дыхание рафаэлевского гения.

«Чудесный улов» (рис. 69 {15}). Иисус вместе с Петром и его братом выплыл в лодке на озеро; по его приказанию сети заброшены еще раз, после того как рыбаки всю ночь промучились впустую, и теперь улов оказывается таким громадным, что приходится вызвать вторую лодку, чтобы его поднять. Тут Петра охватывает ощущение присутствия чуда (stupefactus est [он был поражен], — говорится в Вульгате), он бросается к ногам Господа: «Господи, удались от меня, я грешник», Христос же в ответ кротко успокаивает взволнованного ученика: «Не бойся».

Такова история. Итак, две лодки посреди воды. Лов завершен, все заполонено рыбой, и посреди этой сумятицы — сцена между Петром и Христом.