Не знаю еще, чем кончилось старание Министерства просвещения о распространении трактиров в Петербурге. Знаю только, что один содержатель дает 16540 р. за наем флигеля в доме, где помещались чиновники Департамента просвещения. Против сего восстали гостинодворцы, но Просвещение одержало над ними верх. Теперь возникла другая оппозиция, и, вероятно, сильнее. Пажеский корпус противится заведению сего трактира, основываясь на правиле, по коему трактиры, кабаки и подобные институты не могут быть заводимы близ казарм и военных училищ. Министерство просвещения доказывает необходимость в сем месте трактира тем, что подобный существовал несколько лет близ Пажеского корпуса у Чернышева мосту в доме Копьева791
, который идет теперь в ломку. Увидим, кто одержит верх.Достойно замечания, что в числе комнат, отдаваемых под трактир, находится устроенная при Екатерине II зала Главного правления училищ. Там, на мраморной доске, золотыми буквами написано: «И се виноград, его же насади десница Твоя!»792
Прекрасная надпись для трактира!Последнею реляциею подтвердилась весть об истреблении части гвардии Егерского полка, о смерти почтенного Фрейтага, любезного Н. Д. Дурново794
. Можно вообразить себе, какое действие произведено всем этим! Гартонг, Саргер, Буссе795 оставили семейства, равно как и другие падшие офицеры сего полка; имели многих родственников, друзей, знакомых. Фамилия Дурновых в отчаянии. Негодование всех обращено на Головина796, которого и прежде ненавидели офицеры и проклинали солдаты за его суровость и бесчеловечие. Не зная подробностей дела, нельзя произнесть своего суждения. Потеря сия чувствительна тем, что мы знали бедных жертв, знали коротко, многих из них любили. Но если взять вообще, то, конечно, это не важная и не решительная беда. Если б эти полковые командиры и офицеры были Ивановы, Петровы, Андреевы и т. п., то сказали бы те самые, которые теперь выходят из себя: «Потеря велика, да что делать? На войне то ли еще бывает?» Дух общественный, доверенность к Государю, желание мира, но мира прочного, славного, от сих случаев не ослабли. Есть исключения, но где их нет? Женщины рвутся и плачут; мужчины толкуют и негодуют на Головина, на Сухозанета, на Берха797, но сие в духе самом покорном и преданном Государю. Сей дух еще более был бы виден, если б у нас приняли на себя труд направлять его. Но посмотри, как у нас пишут реляции. В иной вовсе толку нет. О потере Егерского полку сказано темно, холодно и неудовлетворительно. Зачем не описать подробно? Зачем не исчислить имен убитых и раненых? И можно ли сказать, говоря об офицерах гвардейских, «убито до десяти»? Во-первых, они стоили бы, чтоб их пересчитали. Во-вторых, теперь у нас толкуют, что убито гораздо более. Для довершения сих милых толков на почте задержали по нумеру «Journal des Débats», газет берлинских и гамбургских. Вследствие этого сочинили уже, что 8 т[ысяч] чел[овек] турок из отряда Омир-Вриони798 пробились сквозь корпус Принца Виртембергского799 и вошли в Варну. А как это не могло быть без чрезвычайной потери, то распространяются слухи неприятнейшие. Чем прекратить их? Гласностию и прекращением полумер. Ропот обращается на генерала Берха, которого обвиняют в том, что он обманул графа Дибича и Государя, завел их в западню, из которой вылезть нельзя, не потеряв чести. Некоторые жалуются на полицию, что она позволяет толковать. Да как запретить это? Наши отцы, братья, дети несут жизнь свою в жертву. Дай Бог, чтоб жертва сия была не тщетная.Нет надежды на окончание войны нынешнею кампаниею. Дай Бог нам сил изготовиться к следующей и тогда нанести решительный удар неистовым варварам, не имеющим понятия о правах войны и мира, злодеям, которые, как разбойники, засели в прекраснейшем углу Европы и бесчестят ее своим присутствием. Тогда утешатся и возвеселятся души Петра, Екатерины, Миниха, Румянцева800
, Суворова и наших друзей, падших под знаменами Александра и Николая.