Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Спор перешел в судебные инстанции, вплоть до Сената (в феврале 1824 г.). В 1825 г. контора Нижнетагильских заводов просила губернские горные власти разрешить направить Улегова в Петербург (все по той же причине нехватки грамотных людей). Пермское горное правление ответило отказом, поскольку названный «крестьянин» проходил по делу «в соучастии с отставным штабс-капитаном Мосцепановым, которое представлено на утверждение в Правительствующий Сенат»958. В сентябре 1825 г. Мосцепанов был приговорен к ссылке в Сибирь с лишением чинов и дворянства, а Улегов и еще ряд крестьян – к наказанию плетьми, однако по коронационному манифесту Николая I в августе 1826 г. все они были помилованы. Вопреки утверждениям о том, что Мосцепанов «в остроге скончался»959, он после тюремного содержания был лишь выслан из Пермской губернии960.

Улегов продолжил службу писцом в конторе Нижнетагильских заводов. Казалось, жизнь его вошла в прочную колею, покинуть которую уже не суждено. Но случай готовил новую встречу.

В сентябре 1826 г. для расследования деятельности старообрядцев на Урале в помощь флигель-адъютанту А. Г. Строганову был командирован чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе князе Д. В. Голицыне надворный советник Степан Дмитриевич Нечаев (1792–1860)961. Он состоял в Обществе любителей российской словесности и Обществе истории и древностей российских и был известен как поэт и автор статей по истории и археологии. В начале ноября в Екатеринбурге Нечаев встретился с Клюквиным, который рекомендовал ему свести знакомство с Оглоблиным и Улеговым. В записных книжках Нечаева появилась помета: «В Нижнетагильском заводе помощник полицейского, обращенный из поморцев Феоктист Улегов. Там справиться о поморском согласии и новой секте, которая крестит детей и венчает браки в нашей церкви только для гражданского порядка, но существом к нему не принадлежит»962. Позже (очевидно, после знакомства) была внесена поправка: «Улегов в Главной конторе»963.

Между Нечаевым и Улеговым установились доверительные отношения, Улегов взялся написать для Нечаева записки о старообрядческих толках и приобретал старообрядческие книги и рукописи.

К началу декабря Нечаев уже покинул Нижнетагильский завод, а Улегов отправил ему вослед пространное послание: «Одному только Богу известно, сколько мне приятно и усладительно было разделять с вами краткие часы нашего свидания в откровенно-занимательных разговорах. Время казалось для меня необыкновенно кратким и изменяющим моему сердечному удовольствию. <…> И вот теперь все исчезло. Осталось одно только печальное воспоминание, ободряемое лестною надеждою, что хотя чрез переписку я буду изливать пред вами мои сердечные чувства и тем дополнять недостаток личного свидания» (с. 255–256). Письмо содержало не одни сантименты, но и первый отчет о проделанной агентурной работе: написаны «Частные мнения секты поповщинской и частные мнения перекрещенской», а также рассуждение «О причинах распространения поморской ереси и о средствах прекратить оную», скопирована «маленькая книжка с застежками о плате и о прочем», приобретена «письменная поморской секты книга, наполненная разными душепагубными лжами и бреднями» (с. 256–257).

Староверческие сочинения покупались и копировались на средства Нечаева, он же оплачивал услуги Улегова. За полученные деньги Улегов горячо благодарил патрона: «При настоящей моей бедности толь значительное пособие в домашнем состоянии составляет для меня неожиданное и почти невероятное благодеяние…» (с. 261). И тут же просил впредь вести переписку через «екатеринбургских приятелей» (вероятно, того же Клюквина), так как приказчики подозревали его во «всем для них неприятном» и сердились за скрытность. Однако Нечаев вновь отвечал напрямую и даже советовал предъявить свое послание всем любопытствующим, поскольку извещал в нем о хлопотах по переводу Улегова в Москву.