В это же время, 22 апреля (4 мая) 1828 г., скончался Н. Н. Демидов. Улегову эта смерть грозила скорым возвращением на Урал, но обернулась благом. В письме от 25 августа (6 сентября) из тосканского города Баньи-ди-Лукка он сообщал Нечаеву: «Состояние мое по смерти прежнего господина, по милости божией, не только не изменилось к худшему, но еще обратилось на лучшее. Его Высокоблагородие г. Павел Николаевич явил ко мне особое и совсем неожиданное расположение, до того простершееся, что в 6-е число августа (по русскому стилю), в день своего рождения, в знак особой ко мне милости он наградил меня отпускною <…>. Жалования мне теперь положено 1200 р. в год, кое, думаю, не убавится и в России. Я покамест нахожусь при Его Благородии вторым секретарем. Коренная же должность, как видно, назначится мне на заводах. Жена моя туда давно отправлена <…>, а за нею и я вскоре туда последую» (с. 495).
В ноябре Улегов планировал быть в Петербурге, где рассчитывал с помощью Нечаева оформить в гражданском суде вольную, зарегистрированную на тот момент лишь российским посольством в Тоскане. Однако у заводчика имелись свои планы на секретаря: поручить ему доставку покойного родителя в Россию. Началось «медленное следование» двух траурных карет («ехать шагом и отнюдь не рысью и не более делать 30 или 35 верст в день», – предписывал П. Н. Демидов967
), одна из которых везла тело, а в другой ехал Улегов с переводчиком. Все сделанные на этом пути расходы – «за караул по ночам, на починку кучерам платья, на покупку простой и почтовой бумаги и сургучу, на отправку к особе Вашего Высокоблагородия донесений, разным людям за показание дороги, на покупку жиру для колес, на покупку цепей для спуску с гор, и прочие тому подобные», всего на сумму в 8883 франка – Улегов тщательно фиксировал в шнуровой книге968. Выехав из Флоренции 6 октября и проведя в дороге 67 дней, траурная процессия прибыла 12 декабря в Радзивилов – пограничный город Российской империи. Там печальную эстафету принял управляющий Петербургской конторы Демидовых Федор Петрович Соловьев. Улегов же, взяв с собой хозяйские ящики с иконами и бумагами, продолжил путь на перекладных. В столицу он добрался лишь к середине января 1829 г.В Петербурге состоялась новая встреча с Нечаевым, при которой свежему вольноотпущеннику, возможно, показалось, что теперь он вправе говорить на равных с дворянином и коллежским советником. Позже, в письмах с Урала, Улегов каялся: «Прошу <…> извинить меня в том, что я очень просто говорил с вами в Петербурге, ибо простота не всегда бывает у места, особливо ныне, когда политика воцарилась повсюду и почти всегда необходима» (с. 501). И вновь он предлагал себя на роль агента: «Мне кажется, никто вернее меня не может видеть и угадывать дух раскольников, ибо, как не безвестно вашему превосходительству, я сам долго страдал сим опасным недугом» (с. 504–505). Но миссия Нечаева была завершена, и предложение едва ли могло вызвать его интерес.
18 февраля 1829 г. Улегов вступил в должность тагильского конторщика. 1 марта он и приказчик (бывший плотинный мастер и механик) Петр Степанович Макаров969
прибыли в Пермь, чтобы встретить там и сопроводить в Нижний Тагил тело Н. Н. Демидова. В губернской столице посланцам пришлось «приобождать, обдумав и приготовив все нужное для печальной церемонии при проезде чрез сей город», до 12–13 марта. «В Нижнетагильские <…> заводы 26 числа в полдень прибыли благополучно, и гроб вынят из кареты и ящика невредимо и поставлен в церкви прилично убранной трауром на катафалку»970. Скорбная эпопея завершилась упокоением Н. Н. Демидова в центре принадлежавшего ему заводского округа, который он при жизни посетил лишь однажды – в далеком 1806 г.971Приступая к новым служебным обязанностям, Улегов изначально предвзято отнесся к коллегам по главной Нижнетагильской заводской конторе. «Гг. прикащики по наружности на первый раз обошлись со мною весьма ласково и дружелюбно, каково же у них на сердце – о том можно догадываться, – доносил он П. Н. Демидову уже 15 февраля 1829 г. (то есть едва прибыв на место и не приступив к делам). – Последствие покажет их расположение и то, приятен или нет им порядок по делам, восстановление коего лежит теперь на моей ответственности»972
. «Заводские прикащики и директор покамест обходятся со мной не враждебно, а даже с видимою дружбою. Конторские дела не успел еще я хорошенько обозреть, но по некоторым частям оных начинаю вводить порядок, коему гг. прикащики, по-видимому, не противятся <…>, – развивал он ту же тему в донесении от 6 марта из Перми. – Что будет далее, в каком виде по принятии найду конторские дела, и каковы будут успехи по введении конторского порядка, буду иметь щастие доносить Вашему Высокоблагородию по возвращении в заводы Ваши»973.