Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Булгарин в качестве вольнослушателя посещал лекции в Виленском университете (1816–1819), входил с 1819 г. в известное Общество шубравцев, созданное профессорами университета, печатался в виленских периодических изданиях («Dziennik Wileński», «Tygodnik Wileński», «Wiadomości Brukowe»), а в дальнейшем, поселившись в Петербурге, поддерживал тесные контакты с виленской научной средой, освещал в своих изданиях деятельность виленских ученых и литераторов, в своем журнале «Северный архив» поместил (нередко в своих переводах и с комментариями) ряд работ преподавателей Виленского университета529, рецензировал их книги, встречался с приезжавшими в Петербург и помогал им там530. Он считал, что «Вильна один из лучших и просвещеннейших городов Российской империи»531, и интересовался прошлым этого региона. В частности, в своей книге «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях» (СПб., 1837) он изложил сведения древних и современных историков о Литве, «представив неоспоримые доказательства, что язык литовский язык коренной, самобытный, хотя в нем находятся слова славянские, заимствованные по соседству, и слова латинские, заимствованные в Италии»532.

Булгарин был в молодости патриотом польско-литовского государства и воевал в рядах наполеоновской армии, надеясь добиться его независимости, но впоследствии пришел к выводу о беспочвенности подобных попыток и все усилия направил на то, чтобы обеспечить сохранение и развитие польской науки и культуры в рамках Российской империи. Свою задачу он видел в том, чтобы представить поляков не как врагов или чужаков, а как равноправных партнеров, лояльных царю и империи, но имеющих иную культуру и иные исторические традиции. Одним из путей к достижению этой цели было ознакомление российской публики с историей, наукой и культурой Польши и Литвы, что Булгарин и делал в своих исторических романах, исторических и публицистических работах и многочисленных публикациях в своих изданиях.

Ф. Булгарин полагал, что нужно «польское юношество воспитывать в том духе, что Россия благо для них, что братство с русскими для них честь, слава и материальная выгода, что одно средство загладить прошлое есть быть полезным России службою и талантом»533. Считая, что полякам не следует мечтать о политической свободе, бороться за воссоздание независимого польского государства, Булгарин полагал в то же время, что правительству следует отказаться от политических репрессий, действовать мягко и тактично, уважать обычаи народа и позволить ему развивать свою культуру.

Схожих взглядов придерживался, насколько можно судить, и Киркор. Он с юных лет жил в Вильне, окончил тут в 1838 г. гимназию и в дальнейшем, интересуясь театром и литературой, испытал сильное влияние виленской культурной и научной среды и стал историком Вильны и Великого княжества Литовского: проводил археологические раскопки, писал работы по истории, нумизматике, этнографии и пропагандировал научные знания в более широких слоях населения. При этом им двигала любовь к родному краю. В 1861 г. он писал жене: «Я литвин, – никогда не уничтожить во мне этого чувства. Я люблю свою родину со всем вдохновением юноши, со всем самоотречением мужа»534. Справедливо пишет Т. Володина, что для Киркора «“литвинство” заключалось не в крови или этнической принадлежности, оно формировалось в сознании. И история служила в этом деле могучим инструментом; она могла успешно решать задачу конструирования образа Литвы как “идеального отечества”»535.