Клаудиа, или Дети Испании

— Но с какой это стати вы вдруг поверили в эту нелепицу? — простодушно спросила Клаудиа.

— Надо быть полной дурой, чтобы не понять того, что сказал сегодня за столом кардинал. Только такие простачки, как мой Мануэлито, наивны, словно дети, и не видят того, что творится у них под носом.

— Пожалуй, вы опять правы, графиня. Он действительно чересчур наивен. И потому, если вы сочините про меня такую прелестную сказку, то и я расскажу ему не хуже, а, может быть, даже гораздо интересней. Я скажу ему, что вы оболгали меня из боязни.

— Из боязни? — удивилась Пепа, искренне расхохотавшись, и ее звонкий хохот эхом пронесся по пустым необжитым залам Буэнависты. — Ты что, и в самом деле думаешь, что я тебя боюсь, крошка?

— О, что вы, графиня! Зачем вам меня бояться, когда я только что и совершенно искренне предложила вам свою дружбу. Но если вы начнете говорить ему про меня всякий вздор, то я расстроюсь и с горя могу случайно попросить дона Мануэля повнимательнее посмотреть в глаза его любимого сына.

Пепа даже задохнулась от неожиданности, и на мгновение зеленоватая бледность превратила ее красивое лицо в жуткую маску. Но еще больший ужас охватил ее, когда она взглянула в огромные горящие глаза этой странной девочки, до боли знакомые, но не покорные и ласковые, а спокойно разглядывающие ее в сознании своей полной безнаказанности. Пепа почувствовала, что теряет сознание, но железное здоровье и долгая привычка держать себя в руках взяли верх, графиня Кастильофель резко взмахнула веером перед самым носом соперницы и надменно улыбнулась. Однако ее мгновенного замешательства оказалось вполне достаточно, чтобы Клаудии стало ясно: она попала в цель.

— Какие дикие мысли посещают эту взбалмошную головку! — Почти кокетливо произнесла Пепа, быстро играя веером и продолжая лихорадочно думать: «Неужели девчонка знакома с той ведьмой? Нет, глупости, этого не может быть. Кто еще? Старикашка давно отправился в мир иной… Тот парень? Кстати, где он? Его давно не видно у Мануэля… Ладно, об этом я еще успею подумать на досуге, а пока придется быть с ней поосторожнее. С этими ведьмами шутки плохи. Недаром даже Вальябрига сегодня так злился. Если уж он перед ней бессилен…»

— Но вам же пришло в голову нечто подобное, а я по сравнению с вами — неопытное дитя.

— Ладно, милая. Наш Мануэль в самом деле настолько мнителен, что легко верит и в более несусветный вздор. А потому — давай пока останемся друзьями. Пока. А дальше… поживем, увидим, кто будет прав, и что кому достанется.

Затем, склонившись друг перед другом в почтительном полупоклоне, обе женщины на какое-то время растерянно замерли, не зная, куда идти. Они оказались в пустом зале, белизну которого особенно подчеркивали быстро наползающие сумерки. Вокруг стояла неправдоподобная тишина, и обеих вдруг охватило мимолетное, но чрезвычайно сильное ощущение того, что этот недостроенный дворец уже полон каких-то темных тайн, к которым они только что добавили свою — и что место это дурное. Пепа и Клаудиа невольно переглянулись, проверяя свои ощущения, и почти бегом пустились в разные стороны, уже не задумываясь о дороге. Графиня Кастильофель, испуганная и раздраженная сверх всякой меры, быстро вышла на улицу через какой-то боковой выход и немедленно отправилась к себе, а Клаудиа стала разыскивать остальных гостей. Торжество переполняло ее. Это была ее первая настоящая победа. Девушка кружила по хитросплетениям то богато отделанных, то совершенно пустых комнат, и мысли ее кружились вместе с ней. Неужели ей удалось справиться с самой страшной своей соперницей? Клаудиа знала, что королеву Мануэль не любил никогда, а вот с Пепой его связывало слишком многое, не говоря уже о продолжительности их знакомства и общем ребенке. Значит, все же не общем… Но Мануэль обожает малыша, в этом Клаудиа с радостью убеждалась не раз, когда порой они все втроем устраивали в покоях премьера веселую возню. Но кто же мог быть его отцом? В том, что Пепа по-прежнему любила своего Мануэля, Клаудии сомневаться не приходилось. Но тогда кто? И каким образом?

В здании стало совсем темно. Девушка подошла к окну, за которым струился желтоватый свет фонарей, и выглянула наружу. Под ней расстилался курдонер, в связи с разъездом гостей уже изрядно опустевший. Теперь там оставалась в карауле лишь королевская гвардия. И, глядя на парадные белые мундиры гвардейцев, Клаудиа вдруг с пронзительной тоской вспомнила Педро. Стыд бросился ей в лицо: за это время она ни разу, ни разу не вспомнила о нем, о том, благодаря упорству, ловкости и любви которого она стояла сейчас в этом прекрасном дворце. Педро! Вот кто мог бы узнать все! И снова щеки ее залил румянец — неужели она вспоминает о нем только тогда, когда ей что-нибудь нужно?!