Клавдия Партичелла, любовница кардинала

Косые тени колебались на стенах. Хриплое дыхание больной нарушило тишину. Смертельной бледностью покрыты были ее недавно румяные, свежие щеки, и только глаза, глубоко запавшие в орбиты, сверкали прежним страстным пламенем на исхудавшем лице.

Глаза смотрели в одну точку. Волосы разметались по подушке. Простыня сбилась, обнажив костлявые локти. Эммануил молчал, не смея заговорить. Зрелище умиравшей Филиберты обратило его в камень. Он знал, что он один повинен в ее недуге и кончине. Он заточил ее, уступив угрозам и мольбам Клавдии. Он держал ее в заточении, не внимая народному ропоту и мольбам возлюбленного. Он лишил племянницу солнца и свободы, разбил ее сердце, требуя, чтобы она соединила свою судьбу с человеком, которого она не любила и не могла полюбить.

Теперь он пожинал плоды своего упорства. Перед ним лежала невинная жертва. Совесть его терзалась угрызениями. Он уж не мог утешать себя напрасной надеждой. Слишком поздно! Вся его вера, его богатство, все его могущество были бессильны оживить умирающую и предотвратить катастрофу. Страшно подумать! Родной дядя — виновник смерти Филиберты! Если бы могло еще случиться чудо, он немедленно велел бы открыть настежь двери монастыря, вернуть ей свободу, отдать ее человеку, которого она любит… Но слишком поздно! Эммануил не отрывал, взгляда от глаз Филиберты. Он хотел проникнуть ей в существо, прочесть, что делалось в душе девушки, покидавшей мир. Что говорили ее глаза? Прощали или проклинали? Эммануил склонился над изголовьем и глухо произнес:

— Филиберта!..

Умиравшая молчала.

— Позови ее, — приказал Эммануил монахине, молившейся возле постели у ног девушки.

Монахиня тихо окликнула:

— Филиберта!.. Филиберга!

Напрасно. Филиберта молчала, хрипло ловя воздух пересохшими губами.

— Слушай, Филиберта! — воскликнул Эммануил с мольбой в голосе. — Слушай меня. Это я, твой дядя. Я пришел взять тебя отсюда, увезти домой…

Судорога сотрясла тело умиравшей девушки. Услышала ли она призыв дяди?

Но тело ее снова застыло неподвижно. Дыхание стало медленнее и тише. Эммануил опустился на колени, взял руку Филиберты, покрыл ее поцелуями, продолжая звать ее по имени. Отчаяние пятидесятилетнего князя, взывавшего к полумертвой жертве, могло тронуть каменную гору. Надломленным голосом он повторял:

— Филиберта, прости меня!.. Прости все зло, которое я тебе причинил… Прости своего старого дядю!

Словно подстегнутый кнутом, Эммануил вдруг вскочил, выбежал из кельи, сбежал по ступеням и вошел в монастырскую церковь. Шаги его отдавались под сводами протяжным, жутким эхом; в церкви было темно. У алтаря слабым пламенем горела высоко подвешенная лампада. Эммануил опустился на колени. Его лоб коснулся холодных каменных плит. Внизу под плитами находился склеп.

Слезы струились по щекам Эммануила. Пустая, холодная церковь огласилась глухими стенаниями. Если бы кто-нибудь увидел в ту минуту кардинала, он в страхе бежал бы из храма с воплем: «Безумец! Безумец!»

Да, Эммануил обезумел. Слишком тяжелые испытания выпали на долю человека, жизнь которого уже близилась к закату. Удары судьбы были слишком жестоки. Долго ли он будет так лежать на каменных плитах, взывая к Богу, отказывавшемуся слушать? Наконец Эммануил поднялся. Словно лунатик, медленно прошел он по коридорам и вернулся в келью Филиберты.

Монахиня по-прежнему молилась у постели возле ног умирающей. При появлении кардинала она встала и прошептала:

— Преставилась!..

Из груди Эммануила вырвался глухой, душераздирающий вопль. Вопль пронесся по темным, пустым коридорам монастыря и потерялся в ночной тишине.

Монахиня сложила мертвые руки Филиберты крестом на груди, вставила распятие в окоченевшие пальцы и положила сверху четки. Поправив простыню, она натянула ее на мертвое тело и укрыла с головой покойницу. Затем потушила свечи и ушла.

Кардинал вышел вслед за ней. В коридоре он остановил игуменью и сказал спокойно:

— Не смей говорить ни одной живой душе о том, что было сегодня… Чтобы до рассвета тело Филиберты было положено в гробницу и унесено в склеп… О смерти ее никто не должен знать. Ждите от меня приказаний. А пока обо всем хранить полную тайну. Люди, которые сопровождают меня, не проболтаются. Но ты отвечаешь мне за болтовню сестер.

Старая монахиня склонилась в низком поклоне и клятвенно обещала в точности исполнить повеления духовного владыки и князя.

Эммануил вернулся к коляске, ждавшей его у ворот, и сердитым окликом разбудил уснувших возницу и лакея. Испуганные гневом господина, кони понеслись вскачь. Эммануил торопился вернуться в замок; он жаждал побыть наедине. Ему казалось, что ночные тени гонятся за ним, страшные призраки шлют ему проклятья, жадные бесы шевелят совесть и грызут сердце. На полпути ему померещилось, что покойная племянница вдруг встала перед ним и преградила дорогу. На ней было белое платье, и так она была высока, что головой касалась звезд. Но кони, храпя, пронеслись мимо… Эммануил закрыл глаза и не смел взглянуть на дорогу, пока возница не сдержал коней у замковых ворот.

Глава III