Клавдия Партичелла, любовница кардинала

— Обстоятельства дела таковы, что о святотатстве не может быть речи, — сказал он. — Правда, конечно, что дон Беницио мог захватить с собой из дома фонарь или факел и тем избавить себя от необходимости воспользоваться неугасимой лампадой. Но раз лампада не покинула пределов монастыря и возвращена на место, всякий святотатственный характер действия исчезает.

Прелаты наклонением головы присоединились к приору. Дон Беницио продолжал:

— Я держал лампаду высоко над головой, и свет ее был достаточен, чтобы видеть внутренность подземелья. У стен стояли ряды гробниц с прахом усопших монахинь. Дышать было трудно в спертом, сыром воздухе. Со сводов свисала густая паутина. Стены источены были червями… Мы прошли в глубь подземелья, освещая могилы и читая имена на гробницах. В дальнем конце стоял новый гроб. Страшное предчувствие охватило нас. Граф Кастельнуово был бледен и дрожал всем телом. «Она здесь, — прошептал он, и звук его голоса испугал меня, — сердце не обманывает меня». Но ему не хватало мужества открыть гробницу и убедиться в справедливости своих слов. Я просунул лезвие кинжала между досками. Антонио в страхе схватил меня за руку. С треском поднялась крышка… Мы не обманулись. В гробу лежала Филиберта. Ужасный запах разлагающегося тела заставил нас отпрянуть назад… Но Антонио хотел видеть женщину, которую он так страстно любил. Труп было легко опознать по золотистым кудрям, разметавшимся вокруг головы, по полуоткрытым глазам. С почерневших губ стекала зловонная зеленоватая жидкость.

Дон Беницио рассказывал подробности, не рассчитывая тронуть каменные сердца инквизиторов. Чем хуже мертвому телу на земле, полагала католическая церковь, тем легче освобожденной душе будет откликнуться на трубный призыв Верховного Судии.

Дону Беницио просто доставляло удовольствие описывать ужасы смерти. Он испытывал тайное наслаждение при мысли, как черви грызут и пожирают, ткань за тканью, гордое и прекрасное человеческое тело.

Никто не может бежать от судьбы! Ни папа, ни князь! Ни прекрасные женщины, на которых подолгу останавливался сладострастный взгляд дона Беницио… Ни Клавдия Партичелла, трентинская куртизанка, чьи уши отказывались слушать нежный шепот дона Беницио!

— Вспыхнуло пламя лампады, — продолжал он, — и осветило останки Филиберты. Антонио воздел руки к небу с воплем «Убийца! Убийца!» Ноги его подкосились, он упал, задыхаясь от отчаяния и жажды мщения. Я рукой закрыл его рот, чтобы не слышать криков. Монахини спят чутко, малейший шум мог их разбудить. Подняв моего товарища, я увел его из склепа. Медленно вернулись мы в храм. Я повесил лампаду на прежнее место у алтаря. Мы перелезли через монастырскую стену и вернулись в город. Всю дорогу граф стонал и клялся, взывая о мести. Впопыхах я забыл, что мы выдали себя. Мы оставили гроб Филиберты открытым; в склепе остался лежать мой кинжал, а оружие наше у входа в храм… Рассказ мой окончен. Прибавить к нему мне нечего. Вы сами знаете, что виновники смерти Филиберты должны быть наказаны, иначе народ восстанет.

— Народ пока ничего не знает, — возразил приор, не тронутый рассказом, как, впрочем, и остальные члены Коллегии.

— Но скоро узнает, — заявил дон Беницио.

Богослов вмешался и спросил:

— Кто является прямым и непосредственным виновником смерти Филиберты?

— Ее дядя кардинал. Я не колеблясь называю его имя.

— Правильно, — подтвердил дон Рескалли. — Филиберта была по приказу кардинала заточена в монастыре Святой Троицы. Я помню об этом, потому что весть о заточении вызвала большое волнение в народе.

— Волнение, которое несомненно повторится в гораздо более опасной форме, когда народ узнает правду, — прибавил дон Беницио.

— Принимая во внимание изложенные обстоятельства, — заявил приор, — что намерена предпринять священная Коллегия?

Священник, до тех пор молчавший, потребовал слова. Он был мал ростом, широк в плечах, и серые глаза его жестко блестели из под рыжих бровей; губы его были жирны и чувственны.

— Пожалуй, — предложил он, — дело следовало бы представить на рассмотрение папского и императорского двора. Положение Трентинского княжества с каждым днем становится опаснее. Смерть Филиберты, ответственность за которую пала на голову Эммануила Мадруццо, является последней каплей, переполнившей чашу. Над кардиналом Трентинским надо назначить опеку и поручить ее человеку, который умеет управлять, а не проводить дни и ночи на ложе любовницы. Иначе землю нашу охватят бунты и восстания, погибнут и княжество, и церковь, и народ.

— Народ, — прервал дон Беницио, — ненавидит Клавдию. Весь род Партичеллы нужно удалить из пределов княжества.

— Боюсь, что это не так-то легко сделать, — заметил приор.

— Попытаемся добром убедить ее оставить княжество, — настаивал дон Беницио. — А если добром не удастся, припугнем. Момент для этого теперь самый подходящий.

— В таком случае, миссию эту лучше всего возложить на тебя, — предложил приор. — Ты личный секретарь кардинала, тебе удобнее это сделать.

— Охотно возьмусь, если святая Коллегия согласна оказать мне доверие, — ответил дон Беницио, и лицо его просияло.