Клавиго

Карлос. Она тлеет в тебе, и я раздую ее в пламя. Взгляни — на другой чаше весов счастье и величие, которые тебя ожидают. Я не собираюсь расписывать твое будущее пестрыми поэтическими красками, вспомни, сколь живо ты его себе представлял, покуда этот французский вертопрах не сбил тебя с толку. Но все равно, Клавиго, будь настоящим человеком, иди своей дорогой, не оглядываясь по сторонам. Я уповаю, что ты опамятуешься и уразумеешь наконец, что незаурядные люди незаурядны еще и потому, что долг их отличен от долга человека заурядного. Тот, кто обязан обозревать великое целое, управлять им и его сохранять, также обязан пренебречь мелкими житейскими обстоятельствами, во имя блага великого целого. Так вседержитель поступает в природе, король в своем государстве, — почему же и нам не уподобится им?

Клавиго. Я маленький человек, Карлос.

Карлос. Маленьким человеком может себя назвать лишь тот, кого обстоятельства заводят в тупик и берут верх над ним. Еще мгновенье, и ты опять станешь самим собою. Отринь остатки этой жалкой страсти, она теперь тебе так же не к лицу, как смиренный вид и серая курточка, в которой ты явился в столицу Испании. За то, что сделала для тебя эта девочка, ты уже давно с лихвою заплатил ей. А хороший прием, который она тебе оказала, — о, любая другая, ради удовольствия общаться с тобою, сделала бы то же самое или даже больше без всяких на тебя притязаний. Скажи, разве придет тебе на ум отдать школьному учителю половину твоего состояния за то, что тридцать лет тому назад он обучил тебя азбуке? Ну, Клавиго…

Клавиго. Все это так, в общем, ты, наверно, прав — будь по-твоему. Но как выпутаться из сетей, в которые я угодил? Помоги мне, дай добрый совет, а потом уж говори.

Карлос. Хорошо! Значит, ты этого хочешь?

Клавиго. Сделай так, чтобы это было возможно, тогда я захочу. Я ничего не в состоянии придумать, придумай ты за меня.

Карлос. Идет. Сначала ты встретишься с этим господином не у него и не у себя дома. Затем со шпагой в руке потребуешь обратно свое признание, подписанное тобой необдуманно и по принуждению.

Клавиго. Оно у меня. Он его разорвал, а клочки вручил мне.

Карлос. Превосходно! Просто превосходно! Первый шаг, следовательно, уже сделан, а ты заставляешь меня понапрасну тратить слова. Но короче! Ты спокойно пишешь ему, что жениться на его сестре тебе нежелательно; причину ты ему откроешь, если он сегодня ночью, в сопровождении одного из своих друзей и при оружии — выбор такового целиком предоставляется ему — прибудет в указанное тобою место. И подпись. Садись, Клавиго, пиши. Я буду твоим секундантом, и если он не дьявол во плоти…

Клавиго идет к столу.

Постой! Еще одно словечко! По зрелом размышлении такой вариант кажется мне наивным. Кто мы, чтобы связываться с оголтелым авантюристом? Его поведение и сословная принадлежность не дают нам оснований считать его ровней. Итак, слушай! Я хочу возбудить против него уголовное преследование за то, что он, тайно пробравшись в Мадрид, явился к тебе под чужим именем вместе со своим клевретом, втерся в доверие дружелюбной беседой, засим внезапно на тебя набросился, вынудил у тебя письменное признание, каковое и унес с собой, чтобы его распространить. Поверь, на этом он сломит себе шею и узнает, что значит среди бела дня напасть на испанца.

Клавиго. Ты прав.

Карлос. Может быть, нам, покуда не начнется процесс, обезопасить себя от выходок этого господина и, без долгих разговоров, упрятать его за решетку?

Клавиго. Я понял и знаю, что ты сумеешь выполнить задуманное.

Карлос. Разумеется! Вот уже двадцать пять лет я принимаю живейшее участие в подобных историях и своими глазами видел, как у одного из первых наших сановников от страха проступил на лице холодный пот, так неужто же мне не разыграть такую комедию! Ты только предоставь мне полную свободу действий, а сам ничего не пиши и не предпринимай. Тот, кто позволяет посадить за решетку брата, и без слов доказывает сестре, что он ее не любит!

Клавиго. Нет, Карлос, будь что будет, но на это я пойти не могу. Бомарше достойный человек, и я не допущу, чтобы ее брата, за правое дело, опозорили и сгноили в тюрьме. Придумай что-нибудь другое, совсем другое!

Карлос. Ну, это же просто ребячество! Мы его не съедим, он будет получать хорошее содержание, к тому же долго это не продлится. Будь спокоен, когда он сообразит, что с ним не шутят, весь наигранный пыл с него слетит, он совсем ошалеет, вернется во Францию и будет учтиво благодарить за то, что его сестре назначена годовая рента, о чем он, надо думать, только и хлопочет.

Клавиго. Будь по-твоему, но вы должны хорошо с ним обращаться.