Клей

Терри взглянул на её губки, белый топ, чёрные брюки, и в горле у него запершило. Терри очень не любил забалтывать девчонок в таблах. Локотком, подмигнуть, продолжай, я слушаю – весь ритуальный арсенал британского съёма давался ему без труда, и он терпеть не мог, когда под экстази эти простые банальности ниспровергались и теряли всякий смысл. Бредо-кассета сослужила ему добрую службу, и он вовсе не собирался её стирать. Без неё он даже не знал, с чего начать.

– Я раньше соки на грузовиках развозил, – объяснил он, – но это давно уже было…

Джонни и Катрин смотрели в окно на чернильное небо. Звёзды устроили великолепную демонстрацию. Джонни потягивал свой «Регал» и смотрел, как они мерцают. Катрин посмотрела на Джонни, потом на сигарету, потом на звёзды.

– Похоже на сцену их экзистенциалистского арт-хаусного фильма, правда, Джонни, – размышляла она.

Джонни медленно кивнул, не смотря на Катрин, которая притулилась возле него. Звёзды, мерцая, обменивались через всю Вселенную загадочными шифрами.

– Как ты думаешь, а за этим что-нибудь есть?

– Раньше я пытался как-то в этом разобраться, но теперь мне просто всё равно.

Катрин его не слушала.

– Я просто думаю… о космосе, – мечтательно сказала она.

Джонни посмотрел на небо, потом на тлеющую сигарету.

– Табак, – подытожил он, в общем, для себя.

Конечно, Джонни нравились стремительно прорезающие Вселенную снопы звёздного света и безграничные возможности, которые, казалось, они предполагают, однако он решил не говорить Катрин об этом. Слишком хлопотно было бы объяснять ей, что сейчас она находится в той части Шотландии, где делиться своими мечтами – это как делить один шприц на двоих: иногда вроде как и можно, но в итоге себе дороже. Кроме того, он уже готов был её оседлать. Он повернулся к ней, губы их встретились. Пошатываясь, они двинулись к матрасу с покрывалом, и Насморк надеялся, что к моменту, как они туда доберутся, страсть его достигнет предела, когда ни сухие крошки, ни пятна студента-задроты уже не будут иметь существенного значения.

В ПОЛЁТЕ

4.00

Стюардесса смотрит на меня с едва прикрытым ужасом. Тот ещё пассажир: одежда загажена, голова обрита (для нормальной причи в пустыне слишком пыльно), и несёт от меня химическим распадом и землёй Новго Света. Лицо потное, всё в грязи. Стюардесса смотрит на наманикюренного стюарда с тележкой, и тот, заметив меня, закатывает глаза. Несчастный, что сидит со мной рядом, весь прямо изогнулся от меня подальше. Я не в состоянии летать. Я вообще ничего делать не в состоянии.

Самолёт зарычал, рванул; меня пришпилило к креслу, и вот мы в воздухе.

– У нас был воздух, Хелена, – слышу я пару раз. Это я же и говорю. Самолёт выравнивается, и надо мной нависает другая стюардесса.

– С вами всё в порядке?

– Да.

– Не шумите, пожалуйста. Вы мешаете другим пассажирам.

– Простите.

Я стараюсь не сомкнуть глаз, хотя поспать мне просто необходимо. Но как только они закрываются, я проваливаюсь в пиздец какое безумство: меня окружают черти и змеи, толпятся лица забытых и мертвецов, и я начинаю что-то нести, пока усилием воли не возвращаюсь в сознательное состояние, поддерживать которое нет никакой возможности.

Несведущий и осведомлённый.

Несведущий никогда не сможет заставить осведомлённого не принимать наркотики. Тут старик Кант Иммануил с Последними каннибалами абсолютно прав: феномен и ноумен суть одно и то же, но каждый человек способен увидеть феномен только через призму собственного опыта.

Поэтому я и не забываю самый верный совет из тех, что давал мне мой старик: не доверяй трезвенникам. Это то же самое, что признать: я невежественный, узколобый задрот. Хорошо, если недостаток наркотиков они компенсируют блестящим воображением. Но если оно и есть, то прячут они его очень глубоко. Чё…

Что… надо мной склонилась тень.

– Чего желаете выпить? – спрашивает стюард.

Что?

Потребительский выбор против выбора реального.

Проблема – жажда, напиток – нужда. Что пить: кофе, чай, колу, пепси, вирджин, спрайт, диетическую, без кофеина, растворимый.. пока ты соображаешь, этот мнимый выбор пожирает большой кусок отведённой тебе жизни, чем любой наркотик. Тебя пытаются запарить, что принятие подобных решений изо дня в день – это и есть свобода, жизнь, самореализация. Но всё это хуйня, спасательный пояс, не дающий нам опизденеть от полного безумия этого ебанутого мира, который мы позволили слепить вокруг нас.

Свобода от бессмысленного выбора.

– Воду… без газа… – прокашлял я.

Сперва мне кажется, что я снова там, кислотная пыль в ноздрях, на губах, лице и руках, странно прохладный воздух, гудение баса издалека и голоса: визг, шёпот и всякие вау.

УПС БОНГ

Но я в самолёте с маленькими противными мишками.

Они пытаются стереть мой разум с помощью наркотиков. И вот теперь всё это начинается снова: слабость, боли, спазмы и судороги соперничают с тем, что навыдумывали черти.

Но эти медвежата не отстают. Тот, что уселся в кресле напротив, особенно напирает.

ТЫ, СУКА, НАШ, МАТЬ ТВОЮ

ОТ ТЕБЯ В ЖИЗНИ НИКАКОЙ ПОЛЬЗЫ, КАРЛ, НИКОМУ