Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

«По району [Полоцкому] 60 % сселенных живут в сараях; из 2165 хуторских хозяйств окончательно отстроено и заселено 800. Колхозники колхоза – “Герой труда” Карпушенко Яков, Чинный Кузьма, Горбатенко Федор и др. всего 7 семей, у которых имеются грудные дети – живут в сараях. Колхозница колхоза “Авангард” – Мисунова имеет трех малолетних детей, мужа призвали в ряды РККА, а она с детьми живет в шалаше»[724]. Были зафиксированы факты и активного сопротивления, в частности, в Бешенковичском районе: «1 сентября с. г. [1939 г.] колхозники колхоза “Краснофлотец” на подводах приехали перевозить постройки единоличников Орловского Карпа, Орловского Григория и Бадрицкой Марии, последние колхозников и председателя сельсовета встретили с топорами, вилами и кольями и избили колхозниц Барашкину и Букштынову. Все три указанные семьи, не желая переезжать с хутора в отсутствие своих мужей (последние скрывались в лесу) – забирались на крыши с детьми, набрав с собою камней, топоры и др. предметы, с тем, чобы оказать сопротивление. По делу произведено следствие, материал направлен Райпрокурору для привлечения виновных к ответственности»[725]. «В доме единоличника Косеня в Ельском погранрайоне обнаружен специальный сарай с двумя стенами и одной крышей, в замаскированном между стен и можно было накоплять и укрывать 40–50 человек. Для подхода к этому хутору имелся подземный ход из леса. У одного единоличника, хутор которого был хорошо расположен с точки зрения обзора и обстрела, обнаружена в доме замаскированная амбразура для установки пулемета»[726].

Согласно официальным данным, к концу 1934 г. процент коллективизированных хозяйств по БССР составил 72,6 %, а к началу 1939 г. – более 90 %[727]. Правда, необходимо учитывать и тот факт, что процент рос и за счет сокращения общего количества крестьянских хозяйств, значительная часть из них была вообще уничтожена (раскулачивание и высылки, репрессии, самораскулачивание). Если в 1920-е гг. власти обращались к проблеме аграрной перенаселенности белорусской деревни и изыскивали способы ее решения (переселение в Сибирь, расселение на хутора), то с конца 1930-х гг. постоянной проблемой становится нехватка рабочих рук в колхозах.

Советская антирелигиозная политика, стержнем которой стала ликвидация церковных институтов и репрессии против духовенства, достигла почти полного успеха против институциональной православной церкви, но имела неожиданный для себя эффект – это привело к усилению мирян, способствовала переходу от Церкви (с большой буквы) к церкви (с маленькой буквы, т. е. – к приходу)[728]. Церквей осталось невероятно мало, а верующими во время переписи назвала себя большая половина населения. Уже в конце 1920-х гг. коммунисты говорили не только о «контрреволюционных кулаках и попах», но и о «церковниках», т. е. о рядовых верующих, приходских активистах[729]. В 1930-е гг. церковь ушла в подполье – в 1929–1939 гг. на территории БССР было не менее 600 таких приходов[730].

Наличие подпольных религиозных структур демонстрировало пределы государственных культурных интервенций[731], именно они теперь виделись властям центрами формирования параллельной реальности – здесь были своя идеология, свои лидеры, свои системы ценностей и т. д., победить их плохо поставленной образовательной и воспитательной работой не удалось, теперь надлежало их полностью ликвидировать.