Клеймо Чернобога

Работать по первой, основной версии предстояло как раз Владимиру. Опыт по делу «таджикской девочки», видимо, будет его преследовать до пенсии. До пенсии, он будет, согбенный седой полковник (а может, и генерал), ездить на служебной «Волге» по школам и в кабинете директора допрашивать бритых лопоухих мальчишек с ладошками, измазанными синей пастой. Самое страшное, что из всех тысяч допрошенных им скинхедов настоящих преступников со злыми циничными глазами Владимир увидел не более пяти. Тем более они и так уже состояли на учете в детской комнате милиции. Все остальные парнишки просто устали жить так, как мы все живем. Истосковались по словам «русская честь», «русская гордость», «русская слава», «русский народ»… И часто приходя домой с допросов, по черному напивался капитан милиции Слепов, и снова и снова плакала его жена на кухне, а он мучительно ворочался на кровати, боролся с тошнотой, и глухо стонал сквозь гадкое забытье.

Сперва Владимир решил посетить техникум, в котором училась Катя Лидучина. Согласно имеющимся данным, бритоголовых здесь было только трое, и те отличались только одеждой, и принадлежали к группировке фанатов «Спартака», к идеям нацизма относились равнодушно. Директриса вспомнила Владимира, и сразу сказала:

– Владимир Петрович, у нас новенький в сентябре появился, как раз по вашей части. Виктор Ежов.

– Что? – обрадовался Слепов. – Скинхед?

– Ну да. В одежде этой черной ходил, в ботинках высоких. Подрался с дагестанцами сразу, как учится начал.

– С какими еще дагестанцами?

– Ну у нас ребята учатся из Дагестана. Дегестанцы. Человек пять, на третьем курсе. Ну вот, он с ними и подрался.

– С пятерыми сразу?

– Владимир Петрович, я этого не знаю. Я там не присутствовала. Знаю, что драка была, куча-мала. Я сразу всем шестерым по выговору влепила, а Ежову запретила в этой форме черной ходить. Так и сказала: данной мне властью запрещаю носить тебе черную или военную форму. И ботинки эти. И все – как бабушка отходила. Голову, правда, бреет наголо, но тут уж я бессильна.

– А с Лидучиной он не был знаком?

– Тоже не могу вам ответить. В принципе, почему бы и нет?

– Вы не могли бы мне его вызвать, пообщаться?

– У нас как раз сейчас практика идет. Так что вы его прямо сейчас увидите.

Через десять минут в кабинет директора вошел высокий парень в синем балахоне Lonsdale, голубых подвернутых джинсах и высоких черных борцовках. Директриса указала Ежову на Владимира, представила его как капитана уголовного розыска и удалилась, тихонько затворив дверь.

– Присаживайся, Виктор. – Парень сел, стараясь выглядеть независимо и с достоинством. – Что, недостает информации?

– Это еще почему?

– Ты знаешь, что английская фирма Lonsdale часть своей прибыли жертвует на борьбу с фашизмом? Скурвились, в общем. А ты до сих пор их шмотье носишь.

– Не знаю, – буркнул парень. – Наши все носят.

– Ну хорошо, хоть не «Обидас» вьетнамский, – слово «вьетнамский» Владимир произнес с нескрываемым презрением, – продвинутые парни давно носят «Thor Steinar». Руны там нарисованы.

– А, знаю эту контору. Ну она дорогая больно.

– Понятно дело. Зато настоящая. Ты-то свой балахончик на блошином рынке у хачей приобрел?

– Я у хачей не покупаю. У русских купил, да, на рынке. Нет у меня денег фирменную одежду покупать. И так сам на себя еле зарабатываю. Мать на двух работах корячится.

– Знаю, Витя, знаю. Ну, ничего. Заработаешь еще. И мать оденешь.

Парень приподнял голову и подозрительно посмотрел на Владимира.

– Заработаешь. Если только не совершишь глупость. Посмотри-ка сюда. Знаешь эту девушку?

Витя несколько секунд покрутил фотографии и швырнул их на стол.

– У нас учится. На третьем курсе. Училась, то есть. Товарищ капитан, да знаю я все. Весь технарь гудит. Я ее не знал, и с ней ни разу даже не разговаривал.

– Очень хорошо, Витя. Но ты, конечно, понимаешь, почему, когда я пришел сюда, чтобы попытаться нащупать ниточку, вызвали на ковер именно тебя. И понимаешь, какие я тебе сейчас буду задавать вопросы. И почему.

– Понмаю. Потому что я – русский, потому что я этим горжусь, потому что я ненавижу тех, кто пытается унизить мой народ.

– А девочка унизила русский народ? Ей надо было отрезать голову? Тем более она же – не иммигрант. Она же в Питере родилась и выросла. И отец ее – коренной житель России, алтаец. Он не за длинным рублем сюда приехал, а армии отслужил здесь тридцать лет. Надо было?

Парень задумался, а потом выпалил:

– Не надо! Я не согласен с теми, кто это сделал.

– А мне кажется, что у тебя другие мысли на этот счет. Ты на похороны ходил?

– Ходил. Весь технарь наш ходил, кого собрали. Нет, мне, правда, жалко ее. И родителей жалко.

– А парни твои что по этому поводу сказали? – вопрос был коварный, но задумавшийся Виктор это не понял, и ответил:

– Да тоже не одобрили.

– Ты, Витя, скажи мне, где ты был тринадцатого мая.

Парень глянул на настенный календарь.

– У меня экзамен был. Я до пяти вечера здесь сидел. Это вся группа подтвердит.