– Не пью, – вздохнул Кирилл, приложив руку к животу. – Язва. Врач запретил.
– Это да, это печально, – покачал головой Константин Сергеевич.
– Я, собственно, к вам зашел отметиться, так сказать. Чтобы не решили, что за вашей спиной работаю. Думаю, капитан Лосев мне поможет разобраться в вашем деле.
– Да, конечно. Олег у нас – парень хороший, головастый, – сказал Константин Сергеевич, бросив взгляд на молчащего, жмущегося у двери Лосева.
– Приятно было познакомиться. – Парфенов протянул руку.
– И мне очень приятно. – Начальник отдела ответил на рукопожатие. – Если будут какие-то вопросы, пожелания, просьбы, жалобы, звоните мне. Без стеснения. Прямо набирайте мой мобильный, я всегда на связи.
– Обязательно! – пообещал Парфенов. – Если вдруг что, сразу к вам, Константин Сергеевич. Тут же.
ГринСити уже вышел из сети, экран смартфона погас, а Лина все сидела на краю смятой кровати. Ее пальцы цеплялись за край простыни, как будто малейшее движение могло привести к падению. Наверное, так оно и было на самом деле.
С Озерками Лину связывали жуткие воспоминания. Она предпочла бы никогда больше не слышать это название. Испытанный тогда ужас, вроде бы забытый за столько лет, снова всколыхнулся. Поднялся на поверхность сознания, как взбаламученный ил.
Из всех вещей у нее было два обычных пакета, с которыми ходят в магазин. В пакетах лежало второе платье – первое было на ней, а больше и не следовало иметь. Потому что роскошь ведет ко греху. Потому что роскошь и есть грех. Потому что истинному верующему не пристало заботиться о внешнем виде. Потому что Богу ты нужен и в рубище. Если, конечно, не грешишь, не оскверняешь себя, свой дом, свой рот, свои мысли. Но и скверну можно изгнать долгими молитвами, строгим постом, отказом от всего мирского, самоистязанием. Покаянием.
Еще там лежали колготы, осенняя курточка, шапка, ботинки, которые, по правде, нужно было бы выкинуть. Это была почти вся одежда девочки, она не смогла взять с собой только пуховик. Но не жалела о нем. Он был старый, залатанный на левом локте, залоснившийся от долгой носки.
Подспудное чувство вины жгло за продукты. Десяток вареных яиц, полбулки домашнего хлеба, бутылка с водой, соль в спичечном коробке. Еду пришлось украсть из дома.
Деньги. Это изобретение Сатаны. Они грязны по своей сути. Они разжигают алчность, себялюбие, зависть. Они несут на себе печать зла. И требовалось мыть руки, молиться и каяться после прикосновения к деньгам. И все же в их доме деньги были, небольшие, лежащие за одной из икон. Без них было никак нельзя существовать. Грех навязанный все равно грех. Но она взяла несколько купюр. Потому что путь был неблизкий. Потому что книги, прочитанные в школьной библиотеке, ясно давали понять, что мир за порогом ее дома другой, там нужно за все платить.
В это путешествие ее никто не собирал. Не провожал. Не благословлял. Никто вообще не догадывался, что она собирается уйти. И не просто уйти, а насовсем, порвав все связи с семьей. Лина сняла свой нательный крестик и просто оставила его на своей подушке. Он ей больше не нужен.
Сборы заняли почти неделю. Было страшно решиться на такой шаг, но и оставаться дома тоже стало невозможно. Ночью, когда все спали, Лина открыла окно своей спальни, смазанное лампадным маслом, чтобы случайно не заскрипело. Выскользнув на улицу, девочка прокралась в дальний конец двора, где за компостной кучей припрятала пакеты.
Было зябко идти по спящей деревне. Брехали собаки из-за заборов. На параллельной центральной улице совсем редко проезжала машина. Она часто оглядывалась, боясь увидеть, что за ней идет мать. Майская ночь, наполненная запахом расцветающей сирени, звоном сверчков, окутывала Лину. Но ей было не до того, чтобы наслаждаться концом весны, она шла так быстро, как только могла.
И вот конец деревни, где она никогда до этого не бывала. А дальше вообще огромный мир. Такой огромный, что его нельзя узнать. Лина видела и географические карты, и фильмы, которые показывали на уроках, и читала множество книг, но сейчас замерла.
Страх и восторг от свершаемого затопили ее, заставив щуплое тельце в темном длинном платье дрожать нервной дрожью. Перед ней лежала дорога. Самая широкая, какую она видела вживую. У Лины был План, именно так, с большой буквы. Она завела тайную тетрадь, куда подробно записала, как и куда идти. Где-то были рисунки от руки. Где-то номера телефонов приемных комиссий. Адреса институтов и университетов. Во что бы то ни стало она туда дойдет. Чего бы ей это ни стоило. Иначе можно просто сразу бросаться под поезд или с крыши.
И Лина пошла по дороге. По обе стороны тянулись поля. Нигде ни огонечка. Только звезды. Для девочки, которая так решительно рвала со своим прошлым, которая только теперь, в восемнадцать лет, вышла за пределы знакомой территории, это было чудом. Внутренний голосок, трепетавший от страха, уговаривал вернуться. И тогда окружающая темнота казалась наполненной ужасом.