Клеймо дьявола

– А ты не понимаешь? – усмехнулся Матвей. – Действительно не понимаешь или решила сыграть в какую-нибудь дурацкую игру?

– Зачем все это?

– Затем, что я так хочу. Вот зачем! Затем, что я слишком долго этого хотел и теперь получил. Потому что я ненавижу тебя, Магда!

Пустое ведро с металлическим бряцаньем ударилось об пол. Покатилось по дуге, исчезая из виду. Остатки воды прочертили на грязном полу пунктир.

Матвей взял голову Лины обеими руками, развернул лицом к себе настолько, что она вскрикнула от боли. Его лицо было так близко, что даже в полутьме можно было увидеть, как горят безумием его глаза.

– Я ненавижу тебя, Магда! – четко произнес Матвей. – Ты была мне нужна.

Продолжая держать Лину левой рукой, он замахнулся правой и несколько раз ударил женщину по лицу.

* * *

– Ты помнишь, как отвела меня в школу? По дороге мы почти не говорили, ты вообще со мной не особо говорила. Я был всего лишь маленький мальчик, который хотел быть правильным для всех. Для всех, кого знал, – для Бога, родителей и тебя. Ничего не получалось, но я старался.

Мы пришли в школьный двор, ты подвела меня к чужой женщине в строгом костюме и оставила. Одного среди толпы чужих людей, которые смотрели на меня. Я помню, как они шептались, не особо скрываясь.

– Это свиридовский младший.

– Посмотри, во что они его одели.

– Да такой же заморыш, как сестра. Зачем плодятся, если ума не могут дать?

Они, эти чужие люди, смотрели на меня, как на пустое место. Как на таракана, который просто существует и одним этим уже вызывает отвращение. Одноклассники тоже не особо со мной заговаривали, они ведь знали друг друга по уличным играм. А я тот самый мальчик, который никуда не выходит дальше своего двора.

Я искал тебя глазами в толпе, пока шла линейка, из которой я ничего не понял. Мне хотелось, чтобы ты просто была среди остальных. Просто хотя бы краем глаза присматривала за мной. Но тебя не было, Магда.

И потом тебя тоже никогда не было рядом. Мир, который я знал, о котором читал в книгах, о котором мне рассказывали родители, рушился. По кирпичику школа, учителя разносили мой мир, не оставляя ничего взамен. Разве нужны какие-то цифры, правила, стихи, когда внутри пустота?

Ничего такого я не мог тогда сказать, потому что у меня просто не было таких слов. Я пришел домой и попытался рассказать отцу о том, что происходит. Но получил лишь порку. Снова проторчал в чулане до утра. И снова отправился в ненавистную школу.

Мы шли с тобой по разным сторонам дороги, помнишь? Всегда по разным сторонам. Ты ускоряла шаг, а я бежал за тобой, все еще надеясь, что стану лучше и ты меня заметишь.

Мне было чуточку спокойнее, когда я знал, что где-то в этом двухэтажном здании есть ты. Пусть не всегда, но ты решала какие-то мои проблемы с учителями. И в те редкие моменты я был счастлив. Я благодарил Бога, я искренне молился, чтобы ты подольше оставалась рядом.

И вот ты сбежала. А я остался.

Думаешь, родители стали относиться ко мне лучше? Все-таки единственный ребенок. Думаешь, они стали любить меня больше?

Я пытался показать, что вот он я, здесь. Я с вами. Я с вами и Богом. Я делаю все, что вы хотите. Отстоять службу? Начистить оклады? Бить земные поклоны, пока на лбу не появится синяк? Может быть, переколоть дрова? Или вскопать огород? Принести воды? Что мне нужно сделать, чтобы вы увидели меня? Чтобы похвалили? Сказали, что любите?

Тщетно.

Отец вбил над моей кроватью гвоздь и повесил там ремень. Каждый день я смотрел на него, когда засыпал и когда просыпался. Рядом с ремнем висел крест, ты помнишь его, он всегда там висел.

– Покарание неизбежно, – повторял отец. – На Страшном суде все ответят за деяния и бездеятельность.

Мой Страшный суд мог начаться в любой момент. И все равно я пропустил момент.

Была весна, нас выводили на физкультуру на улицу. Помнишь тот убогий стадион перед школой? Три турника, колченогий железный конь, брусья. Все давно уже нужно было покрасить или спилить.

Шестой класс, семнадцать человек в самом начале пубертатного периода. Весна, играют гормоны. Всем весело. Поют птицы. Греет солнце. Последний урок в неделе. Учитель тоже особо не хочет напрягаться, потому что собирается после работы вскопать огород. Ему на нас наплевать. Но нужно же чем-то занять детей.

И вот мальчики подтягиваются на турнике, а девчонки просто стоят и громко считают. Я мнусь в стороне. У меня сильные руки, но я никогда не пробовал подтягиваться. А предыдущую ночь провел на коленях перед алтарем за то, что недоглядел за лампадкой и она погасла.

– Свиридов, тебя приглашать надо? – не поворачивая головы, говорит физрук.

– Давай, давай! Покажи класс!

– Мотя-чмотя!

– Да ему Боженька не разрешает!

Учитель прикрикнул, не скрывая улыбки. Я поплелся к турнику. Перекладина казалась так высоко. Я подпрыгнул, но пальцы соскользнули. Новый взрыв смеха. Теперь уже все, даже те, кто просто сидел на скамейке, смотрели на меня.

– Свиридов, что ты как тюфяк? Вторая попытка. – Физрук отошел чуть в сторону и принялся закуривать.