Клеопатра

— Как! Похвала от Антония! Любезные слова на устах того, кто пишет такие суровые письма! О, это действительно большая похвала!

— Да, — продолжал он, — это был царский пир, хотя мне досадно, что ты бросила эту чудную жемчужину! А что хотел сказать твой выкликающий время астролог своим зловещим карканьем о проклятии Менкау-ра?

Тень скользнула по пылающему лицу Клеопатры.

— Я не знаю, он был недавно ранен в голову, и, быть можем, разум его помутился!

— Нет, он не походил на безумного, его голос прозвучал в моих ушах, словно предсказание оракула! Он так дико глядел на тебя, царица, такими проницательными глазами, подобно человеку, который любит и ненавидит в своей любви!

— Это странный человек, говорю тебе, благородный Антоний, очень ученый! Я сама временами боюсь его; он посвящен в древние тайны Египта! Знаешь ли, что этот человек — царственной крови и замышлял убить меня? Но я победила его и не убила, так как он имеет ключ к тайнам, которые я хотела выведать от него. Правда, я любила его мудрость, любила слушать его глубокие речи о разных не ведомых мне вещах!

— Клянусь Бахусом, я начинаю ревновать к этому негодяю! А теперь, прекрасная египтянка?

— А теперь я высосала из него все его познания и у меня нет причин бояться его. Разве ты не видел, что я заставила его стоять все три ночи, как раба, среди моих прислужников и выкликать время? Ни один пленный царь, шедший за твоей триумфальной колесницей, римлянин, не испытал столько мук, как этот гордый египтянин!

Хармиона положила свою руку на мою и, словно жалея меня, нежно пожала ее.

— Хорошо, нам нечего больше смущаться от его зловещих слов, — продолжала Клеопатра, — завтра он умрет, умрет тайно от всех, не оставив следа своего существования. Мое решение принято и неизменно, благородный Антоний! Даже когда я говорю, я боюсь этого человека, этот страх растет и накопляется в моей груди! Я почти готова сейчас приказать убить его, так как не могу дышать свободно, пока он не умрет! — Она сделала движение, чтобы встать.

— Подожди до утра, — сказал Антоний, схватив ее руку, — солдаты пьяны и не смогут сделать это. И жаль его, право! Я не люблю, когда людей убивают во сне!

— Утром, пожалуй, сокол улетит! — возразила Клеопатра задумчиво. — У этого Гармахиса тонкий слух, он может призвать себе на помощь неземные силы! Может быть, даже теперь он слышит мои слова, но поистине, мне кажется, я ощущаю его присутствие. Я могла бы сказать тебе… но бросим его, оставим! Благородный Антоний, будь моей прислужницей, помоги мне снять эту золотую корону, она давит мой лоб. Будь добр, только осторожнее! Так!

Он снял уреус и корону с ее чела, она встряхнула роскошными волосами, которые покрыли ее всю, как покрывало.

— Возьми назад твою корону, царственная египтянка, — сказал он тихо, — возьми ее из моих рук; я не хочу отнимать ее у тебя, напротив, приму меры, чтобы она держалась на твоей прекрасной голове!

— Что хочет сказать мой господин? — сказала Клеопатра, с улыбкой глядя ему в лицо.

— Что я могу сказать? Вот что. Ты явилась сюда по моему приказанию, чтобы ответить мне на обвинения, взведенные на тебя по политическим делам. И знаешь, египтянка, если бы ты не была Клеопатрой, ты не вернулась бы в Египет царицей, так как я уверен, твоя вина — несомненна! А теперь… никогда природа не создавала жемчужины лучше тебя! Я забываю все! Ради твоей дивной красоты и грации я забываю все, прощаю все, что не простил бы добродетели, патриотизму и сединам старика. Видишь, как много значат красота и ум женщины, если они заставляют царей забывать свой долг, обманывать правосудие, прежде чем оно поднимет свой карающий меч. Возьми назад твою корону Египта! Я позабочусь, чтобы она была не очень тяжела для тебя!

— Это царственные слова, благородный Антоний, — отвечала она, — милые, великодушные слова, достойные победителя мира! Что касается моих проступков — если они только были, — говорю тебе прямо, ведь я не знала Антония! Кто, зная Антония, может грешить против него? Какая женщина может поднять против того меч, кто должен быть божеством для всех женщин, к кому, когда видишь и знаешь его, тянется каждое искреннее сердце, как к яркому солнцу цветок? Что могу я еще сказать, не выходя из границ женской скромности?.. Надень же эту корону на мое чело, великий Антоний, и я приму ее как дар от тебя, вдвойне дорогой для меня, и буду хранить для твоей пользы! Теперь я вассальная царица, и в моем лице весь Древний Египет приносит покорность Антонию-триумвиру, который будет императором Рима и повелителем Кеми!

Надев снова корону на ее локоны, Антоний стоял, смотря на нее, и, охваченный страстью, под теплым дыханием ее чудной красоты, протянул обе руки, прижал ее к себе и трижды поцеловал.

— Клеопатра, — сказал он, — я люблю тебя! Прекрасная, я люблю тебя, как никогда не любил!

Она увернулась от его объятий, нежно улыбаясь, и в это время золотой круг из священных змей упал со лба и покатился в темноту.

Я видел это, и хотя горькая мука ревности терзала мое сердце, я понял предзнаменование. Но влюбленные ничего не заметили.