Клеопатра

Невероятная древность египетской цивилизации и оставшиеся после неё памятники всегда были частью легенды о Клеопатре. В постановках, операх, романтических повестях она появляется в окружении или мудрецов, чьи одеяния украшены таинственными иероглифами и которые пользуются для неизвестных целей астрономическими инструментами, или жрецов, бормочущих туманные молитвы. Атмосфера оккультных знаний и полумагических сил присутствует во дворце Клеопатры, но смысл и содержание оных невозвратно деградировали. Никто в постромантическую эпоху не относится к знаниям Клеопатры так, как относился к ним Масуди. Древняя мудрость Египта и философские знания учёных Александрии в Клеопатрах XIX века превращаются в наборы приворотных средств. Артур О’Шонесси считает, что она соблазнила Антония «магией египетских заклинаний». В 1894 году немецкий учёный с классическим образованием Георг Эберс пишет о секретном средстве египтян, которое использовал сын Клеопатры Цезарион для амурных похождений. Клеопатра, по мнению Эберса, удерживала при себе Антония, так как сумела заставить его заглянуть в магический кубок, а в её родной Александрии целый квартал заселён чародеями и магами, у которых можно достать приворотное зелье. «Разве не в Египте научилась я искусству любви?» — восклицает героиня пьесы Артура Саймонса «Клеопатра в Иудее».

...Там, где плавно, спокойно текут
Воды древнего Нила, где лотос священный цветёт и
Лунный свет наполняет чашу его до краёв мудростью
Древних — там училась я искусству Изиды. Семь умений
Звёзды могут силой любви с неба на землю восставить.

Воображаемые лотосы Саймонса весьма показательны. Древняя мудрость Клеопатры в его представлении не имеет ничего общего ни с ньютоновской математикой, ни с философией гностиков. Это всего лишь умение соблазнять, сексуальная опытность, антитеза юной невинности. Владение такими искусствами сразу старит Клеопатру, невзирая на блеск её глаз или цвет кожи.

Генри Райдер Хаггард написал о ней популярную повесть, сознательно используя очень архаичный стиль, что вполне уместно, так как Клеопатра XIX века, как и его героиня, обладает одновременно чертами юной девушки и капризной старухи-долгожительницы. В серии стихов Теодора де Банвиля под общим названием «Принцессы» мрачный дворец Клеопатры наводит мистический ужас. Чёрные сфинксы стоят вдоль аллей. Беспрерывный крик птиц с Нила слышится как беспрерывный плач. Лунный свет освещает пустынные лестницы дворца, в котором ни единой живой души, кроме обнажённой спящей Клеопатры. Она так ослепительно красива, что яшмовый идол, её единственный компаньон, неотрывно пожирает её глазами. Чувственность, меланхолия, эротика, дух смерти — тяжёлая атмосфера, в которую погружали образ Клеопатры вымышленные представления о её стране и о древней эпохе фараонов. В сильной и мощной постановке Гектора Берлиоза поэмы П. А. Бейарда Клеопатра поёт о надвигающейся смерти. Она просит прощения у своих предков-царей и у богов за те бедствия и крушения, которые она навлекла на Египет. Приготовившись к самоубийству, она с облегчением приветствует свой конец, который она разделит с уже умершей и безжизненной страной, захваченной мужчинами и оставленной богами.

В 1838 году Генрих Гейне описывает Египет как застывший безмолвный край смерти: «Вы ведь знаете его, этот таинственный Египет... эту узкую, напоминающую гроб, долину Нила... Среди высоких тростников жалобно плачет крокодил... Высеченные в скалах храмы с гигантскими колоннами, и на них морды священных животных, раскрашенные с уродливой пестротой... Повсюду смерть, камень и тайна. И в этой стране царила прекрасная Клеопатра».

Готье приблизительно в таком же духе изображает Клеопатру, подавленную «величественной и торжественной тоской» её мёртвой родины, «которая никогда не была не чем иным, как обширным кладбищем, где живые заняты лишь работой гробовщиков». Он ссылается на чудовищность титанической архитектуры, сухой, пустынный ландшафт, тяжёлое небо, «диковинные химеры и немыслимые монументы», «бесконечные иероглифические сказки, на непостижимом языке» давно ушедших веков. Клеопатра у Жирарден характеризует своё царство как «страну убийства и раскаяния». Её величайшие памятники — это могилы. Даже Нил, с его неизвестными истоками, может нести в себе опасность, а безжалостное солнце, сияющее на недвижимом небе, кажется ей «большим открытым глазом, безмолвно и неотступно наблюдающим за нами».