Клеопатра

Историки были заражены тем же настроением, что и поэты. Теодор Моммзен писал в 1854 году о бесконечно скучной «веренице гротескных египетских богов». Как считает Бернал, выдвинутая Кондорсе в 1793 году теория прогресса подорвала репутацию Египта. Древние культуры перестали почитаться за древность. Теперь они превратились в архаичные, изжившие себя, застывшие. Примерно в то же время, как Генрих Гейне, Теофиль Готье и де Жирарден выражали своё отвращение к Египту, Томас де Квинси переживал кошмарные видения, вызванные употреблением опиума. «Тысячи лет я лежал в гробнице с мумиями и сфинксами, в замурованных комнатах внутри пирамид. Меня целовали раки и крокодилы, а я лежал среди гниющих отбросов нильской тины». Он так объясняет свою фобию: «Исключительная древность азиатской культуры, её институтов, её истории и особенно её мифологии и т. п. настолько впечатляющи, что во мне древность расы и наименования подавляла на время моё собственное чувство индивидуальности». Клеопатра, ведущая свой род от царей призрачной древности, становится причастной к таинствам смерти. Легенды о Клеопатре, начинающиеся с мёртвого царства её предков и заканчивающиеся её собственной смертью, приобретают оттенок фатализма. По словам Эдварда Сейда, «сама возможность трансформации, развития, человеческого движения — в глубочайшем смысле этого слова — отрицается Востоком и его жителями». Так, Клеопатры Гейне, Готье, Жирарден и их последователей застыли навеки в вымышленном состоянии «стасиса» — полной неподвижности, нормальная активность оказывается им недоступна. Клеопатра Готье вообще не передвигается сама, она кажется полностью лишённой физической энергии — с места на место её переносят в маленькой повозке, покрытой шкурами леопарда, обнажённые слуги-нубийцы.

Рассматривать цивилизацию Египта эпохи фараонов, культуру, которая просуществовала две тысячи лёг, оставила после себя замечательные памятники, свидетельствующие о её силе и мощи, мудрости и оригинальности, как нежизнеспособную и бессильную, — какое поразительное извращение. Политический подтекст такого извращения фактов очевиден — важно представить наследников этой культуры как людей, неспособных творчески развиваться. Диомед у Жирарден отмечает апатию и неподвижность египтян: «Их можно как угодно облагать налогами и брать десятину, они всё снесут и не решатся восстать, но если вы убьёте птицу ибис в священной роще, то война неизбежна». Такая страна — удобный объект колонизации. Как отмечает в своём исследовании Мартин Бернал, когда в 1830 году Мохаммед Али, добившись независимости, возродил экономику Египта, европейцы всё равно продолжали считать эту страну мёртвой. Ослабленные, упадочные, неспособные к собственному развитию страны можно колонизовать с лёгкой совестью. Умирающий Египет в воображении европейцев — страна, которая ждёт, когда её завоюют.

Это завоевание может иметь как сексуальный, так и геополитический смысл. И опять секс и завоевание, женщина и страна оказываются неразделимыми. Исключительная отстранённость от Запада не только в пространстве, но и во времени, которая получается в результате причисления Клеопатры к Древнему Египту, даёт ещё один выигрыш Западу и шанс для порнографии. В предисловии Готье к «Клеопатре» Жирарден говорится: «Только древность могла породить столь потрясающие личности, столь колоссальные жизни... титанические натуры, что беспечно растранжирили золото двенадцати династий, священные жизни неисчислимого числа рабов и воинов... К обширным достижениям предков Клеопатра добавила очарование сексуальности, доходящее до исключительных высот».

Сплав архаичности с экзотикой вдвойне действует на воображение поэтов. Оно освобождается от оков непритязательной реальности и устремляется в свободный полёт эротических фантазий — в поисках немыслимого.

Для романтиков, а затем для декадентов прошлое имело те же преимущества удалённости, что и Восток. Начиная с готических фантазий Бекфорда, Китса и Россетти и вплоть до псевдоклассических порнографических изображений Алма-Тадемы и Фредерика Лейтона XIX век продемонстрировал целую серию фантазий, придуманных людьми, которые пытались проникнуть воображением в глубь веков. Любое другое время, другие страны кажутся им приятнее, роскошнее и свободнее, чем окружающая их действительность. Забавно и иронично, но для многих наиболее богатым источником для их эскапистских фантазий оказалась Библия. В описаниях двора Клеопатры у Флобера, Оскара Уайльда, Густава Моро и многих других архаический стиль и склонность к каталогизации драгоценностей часто кажутся стилизованной обработкой видения св. Иоанна.