Клеопатра

Однако обычное пренебрежение к женщине обеспечивает лишь малую толику того, что было необходимо для создания образа femme fatale. По той же причине, по которой порочные куртизанки выглядят привлекательнее, чем добродетельные жёны, Клеопатры-убийцы также имеют другую сторону. Судя по тому, с каким чувством и вкусом описываются эти Клеопатры своими создателями, они столь же страшны, сколь и желанны. В «Мадемуазель Мопэн» Теофиль Готье, расписав жестокость Клеопатры, которая убивала мужчин после ночи любви, восклицает: «Возвышенная жестокость!.. Каким тонким чувством надо было обладать, о, как хорошо разбиралась она в человеческой природе, и какая глубокая мудрость в этом варварском акте». Пожалуй, наиболее интригующим в этих Клеопатрах является то, что на самом деле они вовсе и не женщины. В романе Георга Эберса главная героиня, замужняя женщина, юная и храбрая при встрече с Клеопатрой, «почувствовала горячее желание прикоснуться губами хотя бы к краю её платья; но вдруг у неё появилось ощущение, будто ядовитая змея зашевелилась внутри прелестнейшего цветка». Символический образ женщины, поднимающей одежду и обнаруживающей змею, не нуждается в интерпретациях. Образ, данный Анатолем Франсом, столь же показателен: Клеопатра окружена со всех сторон «гигантскими колоннами, украшенными на концах человеческими головами или цветками лотоса». В огромном количестве описаний Клеопатра изображается вместе с безошибочно распознаваемыми фаллическими символами. В романе Кантеля, где Клеопатра, как обычно, лениво-праздно валяется на диване, темнокожий гном приносит ей на подносе змей. «Она свивала и распрямляла их скрученные тела. Большая змея обвила её туловище, маленькие как браслеты извивались на руке или обнимали кольцами шею... Она прижимала длинные живые ленты к устам, к плечам, к груди». Такие Клеопатры, снабжённые суррогатами пенисов, которые подчёркивали их силу в противовес женской слабости, были, конечно, двуполыми. «Я хотел бы стать женщиной, чтобы испытать новые удовольствия», — признается один из героев Готье. Такая смена пола предполагает также смену половой принадлежности партнёра. Опера Массне по либретто Луи Пайена начинается со сцены, где Клеопатра лежит на кушетке вместе с двумя убитыми рабами — её последними жертвами. В мужском костюме она собирается идти развлекаться в одной из таверн Александрии и найти среди танцующих мальчиков тех, чьи губы горят «пурпуром желаний». Зигмунд Фрейд отмечал у своих пациентов-мужчин «мазохистские фантазии... помещающие субъекта в типично женскую ситуацию», и предполагал, что «жажда наказания стоит совсем рядом с другим желанием — иметь пассивные (женские) отношения с [отцом]». Клеопатры-убийцы, чьи жертвы очень часто зелёные юнцы, а также мужчины из низших социальных слоёв, замещают в таких вариантах отца. Она часто изображалась мужественной или, по крайней мере, частично обладала мужской психикой. «Клеопатра! — восхищённо восклицает Людовик Буилхет в своей поэме. — Бессмертный образец изящества и мужественности!»

В ту эпоху, как и в предшествующие, подавляющее большинство авторов или художников, изображавших Клеопатру, были мужчины. (Раздражение, которое Клеопатра вызывала у Шарлотты Бронте, уже описывалось). Наиболее значительным образом Клеопатры, созданным женщиной XIX века, была Клеопатра Дельфины де Жирарден. (Трагедия Виктории Сарду писалась специально для Сары Бернар и пришлась звезде по вкусу. Однако тон пьесы таков, что она равным образом могла бы принадлежать автору-мужчине). Де Жирарден представляет нам героиню, почти в точности соответствующую femme fatale. Однако Теофиль Готье сразу замечает, что автор пишет против наклонности собственного пола. Он хвалит её за то, что она смогла сотворить «наиболее мужскую работу, хотя и исходящую от женщины», и заявляет, что её собственный вклад чувствуется более всего в характере Октавии, которая разрывается между женской гордостью благородной жены и завистью к любовнице, которая в отличие от неё может возбуждать страсть. Замечание Готье относится, очевидно, к вопросу о садомазохизме. Он, вероятно, предполагает, что женские мазохистские фантазии сильно отличаются от мужских. Это весьма сомнительно. И в период романтизма, и в наши дни женшины зачитываются романтическими произведениями и проявляют такие же черты бессердечности, распущенности и жестокости, как и худшие из femme fatale. И всё же его предположение показательно в том смысле, что он считает, что черты Клеопатры-убийцы отражают исключительно мужские желания и мужские противоречия.