Клеопатра

Фантазии о женской слабости имеют несколько источников. Изображения Клеопатры, распространённые в то время, с полной очевидностью доказывают, что основным и наиболее мощным источником, который вдохновлял художников (и до сих пор вдохновляет, потому что он ни в коей мере не иссяк), была эротика. Легендарная царица, правительница богатых земель, оставшись без мужа, убивает себя, чтобы не покориться врагу. Это обычный сюжет картин времён барокко и неоклассицизма. На первый план выходят беззащитность и отсутствие необходимой опоры, одиночество без мужчины. Один из любимых сюжетов — разговор Клеопатры с Октавием после смерти Антония. Встреча беззащитной женщины с завоевателем мужского пола вдохновляет и художников, и писателей. Прекрасным примером и иллюстрацией подхода, типичного для того времени, является картина Романо Гверчино. Октавий стоит в полупрофиль, лицо невозмутимо. Он смотрит вниз, на Клеопатру, которая, сойдя с трона, приседает в низком реверансе. В отчаянии она оттягивает руками вниз лиф, открывая для обозрения полную белую грудь. Она умоляюще взирает на захватчика. Он стоит прямо, в полном блеске военных доспехов. Она склоняется перед ним, подчиняется его суду. Жест, которым она придерживает лиф, обнажая перед ним грудь, подчёркивает и подчинение, и соблазнение. Выставляя грудь, она делает ему сексуальное предложение и одновременно показывает свою беззащитность, безоговорочное признание его господином. Его рука лежит на мече. Он может либо убить её, либо изнасиловать. В любом случае она не может и не собирается сопротивляться.

В картинах самоубийства Клеопатры мотив сексуальной жертвы ещё более подчеркнут. Реальная Клеопатра, согласно древним авторам, позаботилась умереть, как подобает великой царице, укрыв своё беззащитное тело королевским одеянием. Художники, изображающие её обнажённой, отрицают таким образом и величие царицы, и её право на бессмертие. Они низводят Клеопатру с трона, выставляя крупным планом женскую плоть, представляя её в виде слабой женщины, смерть которой не означает ничего, кроме сексуального или другого вида насилия. Хотя фаллическая символика аспида-змея и не нуждается в подчёркивании, но целый сонм щекочущих нервы змеев присутствует на картинах того времени. Толстушка Клеопатра на картине Гвидо Рени сидит в спущенном с одного плеча платье с обнажённой грудью, откинувшись назад в пассивной позе подчинения. Тонкий извивающийся змей ласкает её правый сосок высунутым язычком. Эта Клеопатра подчиняется смерти, как умелому любовнику. На картинах, подобных этой, оживает мотив, лежащий в основе литературных описаний Клеопатры как милого, зависящего и боязливого создания. Женщина, которая, как Клеопатра Драйдена, может при первом появлении на сцене встревоженно спросить: «Что делать я должна? Куда мне повернуть?», а затем готова будет делать в точности то, что потребует от неё муж или возлюбленный, неважно что и где — что угодно и везде, не исключая и спальню.

Клеопатра Рени изображена умирающей. Другие художники предпочитали изображение уже мёртвого тела. Пьетро Риччи изображает её обнажённой, тело повёрнуто так, чтобы зритель полностью насладился видом аспида, ползущего по животу, а также зрелищем того, что ниже и выше. В картине Лорента де Хайе Клеопатра раскинулась на постели в позе только что изнасилованной женщины, а видимая позади обнажённая фигура Ирады добавлена для умножения количества беспомощной и доступной женской плоти. На полотне Гвидо Каньяччи Клеопатра, уже мёртвая, сидит в кресле. Её обнажённое тело выписано в нежных тонах: это тело совсем юной девушки. Вся картина полна ощущения женской неуверенности. Уязвимость Клеопатры подчёркнута окружающими её фигурами молодых женщин. Шестеро из них сгрудились вокруг её кресла, все они по необъяснимой причине обнажены по пояс. Обнажённые, мягкотелые, умершие или умирающие, все эти Клеопатры не оказывают никакого сопротивления пристально разглядывающему их взгляду. Это порнографические модели, куклы, изобретённые, чтобы удовлетворить желания зрителей. Все они уже были взяты и использованы: Антонием, или смертью, или пожирающими глазами зрителей.

Садизм, самый натуральный садизм, который заключается в жажде власти, сопровождаемой желанием причинить боль, безошибочно присутствует в этих изображениях. Если бы дело ограничивалось лишь этими картинами — это был бы лишь забавный курьёз. Сами по себе сексуальные фантазии безвредны. Но фантазии рисуют мир таким, как он познаётся, и, если реальность не соответствует фантазиям, они могут быть исправлены. Мечтая о слабых податливых женщинах, мужчины XVII—XVIII столетий не замечали своих реальных современниц и издавали законы, формулировали образовательные программы или организовывали хозяйство, исходя из своих представлений. Женщинам, впрочем, также свойственны садомазохистские тенденции, и им также могла импонировать роль этаких нежных слабых созданий.