Клеопатра

Быть может, отправляя Ирода в Рим, Клеопатра попросила его шепнуть Антонию важную новость. В самом конце года у нее родилась двойня. Отец не увидел малышей – он как раз женился на Октавии, – но им вполне хватало матери и ее божественных предков. На этот раз царица не стала называть детей отцовским именем. Она поступила лучше: мальчик получил имя Александр Гелиос в честь солнца и величайшего воина всех времен, усмирившего самих парфян, а девочка – Клеопатра Селена в честь луны и в память о своей двоюродной бабушке, выдающейся правительнице из рода Птолемеев. Собрав вокруг себя соратников и преемников, египетская правительница сделала для объединения Востока и Запада больше, чем кто-либо другой со времен Македонского. Солнце и луна фигурировали среди титулов парфянского царя; возможно, со стороны Клеопатры это был изящный поклон в его сторону. Рождение бога солнца знаменовало возвращение золотого века. Что сказал новоиспеченный отец, неизвестно, но Октавиана новости из Египта определенно не обрадовали. Дети Клеопатры могли стать новым яблоком раздора для бывших соперников. Царице даже не потребовалось объявлять о рождении детей во всеуслышание. Весть о том, что у хитроумной египетской царицы появился сын по имени Александр, – чьим отцом был Марк Антоний, а братом единственное дитя Цезаря – сделалась главной темой для пересудов в тридцать девятом году, а Клеопатра стала, как сказали бы в наше время, героиней светских сплетен.

С сорокового по тридцать седьмой год жизнь Клеопатры напоминала греческую драму: кровопролития совершались за сценой, и царица узнавала о них от третьих лиц. Отчеты египетских лазутчиков приходилось изучать предельно внимательно. Услышав о мире в Брундизии, весь мир вздохнул с облегчением, а египтяне насторожились. Женитьба Антония вселила надежду в очумевший от распрей, голодный римский народ. Для жителей Италии Октавиан и Марк Антоний были «посланцами небес, даровавшими мир, вернувшими женам мужей, а матерям сыновей, прекратившими бессмысленную бойню, остановившими разграбление страны, спасшими народ от голода». Простые люди готовы были объявить своих избавителей богами. В честь установления мира отливали статуи и чеканили монеты. Провидцы обещали наступление эры добра и справедливости. Занималась заря новой эры, эры всеобщего братства и процветания. Вергилий приветствовал ее наступление знаменитой Четвертой эклогой. Главная надежда поэта была связана с еще не рожденным младенцем, сыном Антония и Октавии, которому суждено распространить по всему миру добро, покой и изобилие.

Увы, пророки, как всегда, поторопились с радужными прогнозами. Весной тридцать восьмого года умница Октавия произвела на свет первенца. Вместо долгожданного мальчика родилась девочка. Парфяне продвигались на запад, ловко пользуясь римскими неурядицами. Клеопатра занервничала, когда завоеватели оказались неподалеку от ее границ. Парфяне были настроены весьма решительно. Их предки владели Египтом. Антоний велел одному из своих командиров разобраться с наглецами, и тот, к большому его неудовольствию, отлично справился, вынудив консула присвоить себе его заслуги. Голод продолжался, и в Риме снова назревали волнения. Стоило Октавиану оказаться на Форуме, и его тотчас окружила толпа разъяренных горожан, обвинявших недавнего кумира в разграблении казны. В ответ на его оправдания полетели камни. Избиение не прекратилось даже, когда залитая кровью жертва рухнула на мостовую. Тут последовало чудесное спасение: как нельзя кстати появившийся Марк Антоний отбил едва живого Октавиана у взбесившейся толпы и отвел к себе домой, на ту самую виллу, где они впервые встретились при совсем других обстоятельствах.

Между прочим, Фульвия не зря предупреждала мужа насчет Октавиана. Шурин Марка Антония оказался не столь верным союзником, каким всегда оставалась Клеопатра. Между триумвирами установились дружеские отношения, но Антоний – герой войны, высокопоставленный политик и народный любимец – все чаще оказывался в тени своего блеклого и болезненного родича. С некоторых пор успехи Октавиана начали его порядком раздражать. Младший из триумвиров успел не раз побывать на смертном одре. Тщедушный, вечно простуженный, он определенно должен был проигрывать в сравнении с могучим Марком Антонием. Октавиан был угрюмым, подозрительным занудой, носившим каблуки, чтобы казаться выше. И все равно он затмевал Антония. Жертва собственного благодушия, свойственного сильным мира сего, Марк Антоний был идеальным объектом для манипуляций. Он и глазом не успел моргнуть, как оказался втянутым в унизительное соперничество с «выскочкой-молокососом». Антонию не хватало чуткости, он был безнадежно глух к окружающим. Октавиану не хватало утонченности, природа начисто обделила его обаянием. Он был из тех, кто станет вести счет объявленным, но не состоявшимся триумфам, чтобы похвалиться своей скромностью. Антоний принимал почести как должное и купался в народной любви.