Клеопатра

Аппиан не сомневался: «Антоний прибыл в Александрию, чтобы увидеть Клеопатру, и оставался в городе из-за нее». Историк полагал царицу на редкость плохой компанией для римского полководца. Клеопатра «обезоружила Марка Антония, околдовала, заставила позабыть о великих свершениях для пирушек и морских прогулок». На самом деле все было наоборот. Египтянка была готова пожертвовать ради гостя всем, кроме мятежного духа, чувства юмора и государственных интересов. В один прекрасный александрийский полдень на водах Нила или, быть может, озера Мареотис покачивалась рыбацкая лодка. Антоний был в ярости. Он, командовавший целыми армиями, был не в состоянии выловить из щедрой египетской реки ни одной жалкой рыбешки. На глазах у Клеопатры, между прочим. Терпеть поражение в присутствии любовницы было невыносимо. Впрочем, гость быстро нашелся: он тихонько приказал своим слугам нырнуть под воду, хватать рыб и насаживать их на его крючок. Вскоре римлянин стал то и дело вытаскивать на борт добычу, слишком часто и слишком хвастливо; Антоний был экспрессивной личностью и не всегда умел держать себя в руках. Клеопатра легко распознала обман. Какая прелесть! Ее возлюбленный самый ловкий рыбак на свете! И царица пожелала позвать своих друзей, чтобы гость мог продемонстрировать им свое искусство.

Наутро от берега отошла целая флотилия. Улучив момент, Клеопатра шепнула что-то своим слугам. Антоний закинул удочку, с трудом вытащил тяжелую добычу, и все присутствующие разразились оглушительным хохотом: оказалось, что в Ниле водится соленая черноморская сельдь. Клеопатра не преминула воспользоваться ситуацией – спектакль был затеян не зря, – чтобы мягко, но решительно напомнить другу о долге. Вместо того чтобы укорять римлянина, царица воспользовалась беспроигрышным методом, известным любому родителю и наставнику: похвали и поощри.

«Брось рыбу, полководец, и посмотри на нас, – увещевала его Клеопатра в присутствии своей свиты. – Твой улов – города, царства, континенты». Разыгранная словно по нотам сцена могла бы служить прекрасной иллюстрацией словам Плутарха: «Упрек из уст развратницы все равно что укус. Он и дразнит, и волнует, и горячит кровь, и причиняет боль».

По правде сказать, Клеопатра отчитала Антония, будто школьника; между тем каникулы кончались, рано или поздно надо было возвращаться в давно позабытый Рим. Гость встретил в Александрии сорок третий день рождения, отпраздновав его новыми шутками с переодеванием (что сказал бы Октавиан, которого Антоний пренебрежительно именовал мальчишкой? Между прочим, для римлянина трудно было придумать нечто более оскорбительное. В свое время официально Октавиан запретит кому-либо так себя называть). То, чего не удалось Клеопатре, решили послания, пришедшие на исходе зимы. На Востоке было неспокойно: парфяне захватили Сирию и убили только что поставленного Антонием наместника. С запада поступали не менее тревожные вести о безрассудной выходке Фульвии: вместе с деверем она развязала войну против Октавиана с единственной целью: оторвать мужа от египтянки и заставить его вернуться домой, но потерпела поражение и бежала в Грецию.

В апреле Антоний наконец решил действовать и двинулся на парфян, но на севере Сирии его настигло жалобное письмо от Фульвии. Послание вынудило полководца остановить наступление и – во главе флотилии из двухсот новеньких кораблей – отправиться в Грецию. Римлянин имел весьма приблизительное представление о действиях своей жены, хотя обе стороны постоянно докладывали ему обо всем. Новое послание оказалось подробнее зимнего.

Тогда Антоний не проявил к новостям особого интереса и ограничился тем, что велел Фульвии помириться с Октавианом. Поведение жены удерживало его в Александрии едва ли не сильнее чар Клеопатры. Разумеется, он понимал, что затянувшийся визит не сможет длиться вечно. Изучив послания Фульвии, с каждым разом все более панические, Аппиан с усмешкой замечает: «Я не сомневаюсь, что Марк Антоний отвечал супруге, просто его письма не сохранились». Фульвия всерьез боялась за себя и детей, и не без оснований.

Встреча в Греции вышла бурной.