Клеопатра

У Клеопатры сохранилась большая армия, боеспособность которой она только что проверила в Аравийской пустыне, где Ирод, предводительствуя своим войском, приготовленным якобы в помощь Антонию, использовал его для сведения давних счетов с царем Малхом. Египетский военачальник Афенион врасплох напал на Ирода и разгромил его. Одновременно Иудею опустошило страшное землетрясение, унесшее более тридцати тысяч человеческих жизней. Клеопатра может свободно вздохнуть. Злейший враг повержен.

Тем не менее Антоний сохранил свою былую веру в Ирода и послал даже к нему посланцем Алекса, доверенного человека, который оказался, кстати, и доверенным лицом Клеопатры. Однако Алекс прибыл в Иудею в тот самый момент, когда Ирод уже принял решение перейти под покровительство Октавиана, что, однако, не помешало Октавиану отдать впоследствии приказ о его казни. Нелегко было Ироду вымолить себе прощение у Октавиана, но, когда он воспрепятствовал отряду гладиаторов отбыть в Египет, ему это удалось. Вскоре Ирод восстановил свою армию и повел успешную войну с арабами.

Весной 30 года до Клеопатры дошли вести, что поверженный Ирод уже окреп, что он без огласки перешел в лагерь Октавиана и что сам Октавиан прибыл на Родос с целью возглавить кампанию против Египта.

Глава X Еще одна весна

Антоний выходит из оцепенения. Он, очевидно, наконец постиг размеры катастрофы и примирился с нею. Плутарх полагает, что это случилось в ту минуту, когда Канидий доложил ему, что оставленная под Акцием армия исчезла. Антоний получает также сообщение, что его старый друг Ирод примкнул к Октавиану. Едва ли не в тот же самый день ему передают личное письмо Ирода, где тот советует ему как можно скорее отделаться от Клеопатры, если он желает спастись.

Странное все-таки это явление и малоизученное — быстрая деградация Антония, начавшаяся летом 33 года, когда он объявил о своем разрыве с Октавианом. Историки и хроникеры античного мира описали эти события в свете их развязки, поддержав тем самым культ Октавиана-Августа, идеализировав и обожествив его образ. Но это еще не объяснение. И еще менее соответствует фактам легенда о колдовском даре Клеопатры. Ход событий заставляет полагать, что Антоний, оказавшись между римской партией, с одной стороны, и египтянами — с другой, потерял ориентировку, стал игрушкой в руках интриганов из собственного окружения и в конце концов сделался жертвой заговора Октавиана. Он не проявил воли к борьбе в преддверии Акция.

Покинув свое пристанище на Фаросе в вернувшись в Александрию в обличье кающегося мужа, он умоляет Клеопатру простить ему его ошибки. И все становится на свои места. Мир вокруг рушится, империя разваливается на части, всюду хаос, ужас, смерть. Но настал тот час, когда супруги позабыли свои честолюбивые замыслы, когда Клеопатра ощутила себя сорокалетней женщиной, которая борется с судьбой и поглощена лишь мыслью о спасении своих детей, когда Антоний почувствовал прежнюю потребность погрузиться без остатка в пиры, празднества, оргии — этот час наступил, и они вновь становятся супружеской четой. Ему, римлянину, кажутся невыносимыми строгие рамки старой республики, он, подобно Цезарю, упивается абсолютной властью восточного деспота, а ей, последней представительнице династии Лагидов, не хочется жить иначе, как нарушив прежние кровосмесительные игры своей семьи и отказавшись от римского диктата, определяющего права наследования. Оба достигли того, о чем мечтали: стали самими собою. Теперь, когда все погибало, они судорожно уцепились за ту основу, которая составляла фундамент античного общества, за семью, построенную ими вне традиционных законов. Они стали супругами. Они решили сообща воссоздать то, что было изобретено ими десятью годами ранее, воскресить в очаровании александрийской весны «Союз неподражаемых», но уже в новом его варианте, играя на этот раз со смертью, которая медленно приближалась к ним в гипнотизирующем обличье Октавиана, они, играя греческим языком — языком их любви, заменяли «амиметобиой» — «неподражаемо живущие» — на «сюнапотанумеыой» — «умирающие вместе».

Но это, однако, не означает, что Клеопатра примирилась в душе с поражением. Она наблюдает за развитием событий и вникает в планы Октавиана. Ей хочется опьянить себя увеселениями, тем более что это доставит радость александрийцам и можно будет еще понадеяться на их мятеж, на их порыв к независимости, их желание схватиться с римлянами, которое столь ярко проявилось в борьбе с Цезарем и которое теперь, к сожалению, угасло.

Поводов для увеселений хватало. Но лучший вызов судьбе — это, конечно, торжественное празднование зрелости Цезари она. Не означало ли это, что ему, подобно Аитиллу, старшему сыну Антония и Фульвии, тоже исполнилось четырнадцать лет, а может, ему было тогда семнадцать, и он достиг возраста, когда римские мальчики облекаются в мужскую тогу?