Клеопатра

Однако в очередной раз слух сокрушил правду, слова оказались более сильными, чем вещи; и когда Цезарь назначил заседание сената на 15 марта (в этот день истекал срок осуществления угрозы, сформулированной несколько недель назад прорицателем Спуринной), никто не сомневался в том, что у данного мероприятия может быть только одна цель: перед своим выступлением в поход против парфянской империи Цезарь хочет любой ценой получить титул, само звучание которого, напоминающее сухой треск, по мере распространения слухов все в большей мере воспринималось как провозвестие беды, — rex.

Мужской вариант титула Клеопатры, regina, — единственного имени, под которым ее знали в этом городе.

* * *

Не из-за царицы ли Цезарю приписывали амбиции, которых он не имел? Не из-за ее ли таинственного, упорного присутствия на другом берегу Тибра, в этом огромном саду, окруженном стенами, сквозь которые не просачивалась наружу никакая информация, тогда как царица умудрялась узнавать обо всем, что происходило в Городе?

Покров тьмы навсегда скрыл от нас эти странные недели; тогдашнюю Клеопатру трудно представить себе иначе, нежели в образе насторожившейся кошки: неподвижная, застывшая, замкнувшая в себе гнев и страх, она терпеливо ждет своего часа — своей добычи.

* * *

Заговорщиков было двадцать четыре — то есть меньше трех процентов состава сената, который насчитывал девятьсот членов. По меньшей мере четыре заговорщика на всем протяжении своей карьеры пользовались явным покровительством диктатора, можно даже сказать, что он осыпал их своими милостями. Двое из этих персонажей, Требоний и Альбин, даже входили в число особо приближенных к нему лиц.

Остальные относились к категории «раскаявшихся»: бывших сторонников Помпея, которых Цезарь пощадил после Фарсала и которых великодушие диктатора побудило перейти на его сторону. Некоторые из этих аристократов, молодых и старых, спасших свою жизнь ценой отказа от прежних убеждений, впоследствии, благодаря Цезарю, приобрели огромные состояния. Но себе они этого не простили.

Иногда их злоба проистекала из еще более мелочных причин: многих Цезарь в тот или иной момент публично унизил своей едкой иронией, и они не сумели ничего ему возразить. Они поклялись, что однажды отмстят, однако, каждый по отдельности, никогда не нашли бы для этого сил. Люди с более сильными характерами порой подпитывали свою ненависть к диктатору совсем пустячными обидами: так, энергичный Кассий не мог забыть, что Цезарь конфисковал у него многочисленных львов[76], которых он, Кассий, предполагал использовать, чтобы низкой ценой снискать себе популярность в народе. Император присвоил этот зверинец и потом нашел ему применение во время празднования собственного триумфа. С того самого дня Кассий кипел от ярости.

Итак, старые разочарованные ворчуны и молодые нетерпеливые карьеристы сплотились в эту непрочную группу заговорщиков, членов которой объединяла только злоба. Они нуждались в лидере, «сильной руке», и таким лидером стал Кассий (кстати, он был одним из немногих римских военных, спасшихся после разгрома легионов Красса парфянами). Несмотря на постоянно глодавшую его ненависть к Цезарю, Кассий оказался достаточно проницательным, чтобы понять: заговор не увенчается успехом, если не найдет для себя солидного нравственного оправдания — и, главное, если среди его участников не будет человека, само имя которого сможет произвести глубокое впечатление на народ. И тогда Кассию пришла в голову мысль (или, во всяком случае, именно он эту мысль осуществил) привлечь к заговору юношу, которому предстояло стать самой заметной фигурой среди участников покушения, — Марка Юния Брута, сына Цезаря и Сервилии.

* * *

Страстная любовь Сервилии к Цезарю, несомненно, наложила заметный отпечаток на личность Брута, и, вероятно, в еще большей степени на него повлиял сильный характер матери: ора была настоящая virago, то есть «женщина-мужчина», матрона, которая ведет себя как патронесса, — подобные ей персонажи в последнее время все чаще встречались среди римских аристократок. Каждый римлянин знал, что Сервилия была единственной женщиной, с которой император имел длительную связь; все помнили и о том, что Цезарь едва не разорился из-за нее, ибо подарил ей в память об их ночах жемчужину чудовищной величины, — эпизод, который давно стал легендой.