Клеопатра

Между тем судьба есть не что иное, как форма, которую люди придают своему желанию; судьба и желание рождаются в одной ночи. А ночная жизнь Клеопатры в тот момент ее бытия, жизнь, которая будоражила ее, но которую она ни за что не решилась бы допустить в свое дневное сознание, заключалась в том, что царица была уже готова забыть о стратегии и открыться навстречу опасной силе, некогда сделавшей ее царицей: любовной страсти.

Днем и ночью царица неутомимо придиралась к мельчайшим недостаткам своего корабля. Ничто не могло ее остановить; ее упорство, ее желание во что бы то ни стало ослепить римлянина были сопоставимы лишь с атмосферой таинственности, которой она окружила свою деятельность. Таким образом она пыталась скрыть от самой себя то, что, со времени визита эмиссара Антония, медленно созревало в самых сокровенных и неведомых глубинах ее естества.

* * *

Тем не менее она не утратила своей привычки все рассчитывать заранее; и слухи о ее приготовлениях, несмотря на грандиозность и кропотливость этих работ, не просочились за пределы Александрийского порта — судя по тому, что Антоний вторично послал к ней гонца с приглашением.

Царица вновь дала уклончивый ответ; и римлянин, не зная, что ему еще предпринять, обратился с просьбой о посредничестве к восточным царским домам, к последним родственникам и друзьям семьи Лагидов. Те и другие принялись уговаривать Клеопатру; и, несомненно, обращали ее внимание на то, что невозможно было бы выбрать для свидания более удачное место, чем город, где ее ждал Антоний: ведь Таре всегда поддерживал Цезаря. В худший период гражданской войны его жители не побоялись переименовать свой город в Юлиополь, и потом убийцы императора подвергли их за это жестоким репрессиям.

Клеопатра, как всегда, выслушивала своих собеседников, улыбалась, соглашалась с ними; но потом вновь принималась разыгрывать комедийную роль безалаберной и забывчивой женщины, тогда как на самом деле дни и ночи напролет готовилась к своему сражению. Между тем время шло; тактика бесконечных проволочек становилась бессмысленной и опасной; к тому же ее плавучий театр и актерская труппа были уже в полном порядке. Итак, по всей вероятности к началу сентября, в канун наступления сезона бурь, она, наконец, собралась в дорогу.

* * *

Дата ее появления перед Антонием, несомненно, была продумана с той же тщательностью, что и вся мизансцена прибытия в Таре. Проблема заключалась в том, как сделать, чтобы после их рандеву Антоний, какие бы новости ни приходили из Италии, уже не мог вернуться в Рим. Назначив свой приезд на последние дни перед периодом осенних и зимних ветров, Клеопатра была уверена, что добьется желаемого: с октября по март ни один корабль, если только его капитан не сумасшедший, не покинет пределов своего порта. Как только море закроется для судоходства, ловушка Востока захлопнется за спиной Антония; и у нее, Клеопатры, будет достаточно времени, чтобы этим воспользоваться.

* * *

Через сто пятьдесят лет после описываемых событий в Средиземноморье все еще взахлеб рассказывали легенду, которую Клеопатре удалось вписать в анналы истории в тот день, когда ее корабль вошел в устье Кидна. Люди вновь и вновь вспоминали о том, как судно поднималось вверх по реке, а за ним тянулся Щлейф ароматов; как полуобнаженные девушки выполняли работу матросов; как стайка малышей нежно обмахивала опахалами царицу, восседавшую на троне под золотым балдахином. Но самым удивительным было то, чего она не могла предвидеть заранее (хотя хотела предусмотреть все): толпы людей, от самого устья реки бежавших по обоим берегам вслед за кораблем; жители Тарса, которые, едва завидев паруса царицы, ринулись к морю, — мужчины, женщины, дети, солдаты, рабы, матросы, погонщики караванов, богатые купцы и мелкие торговцы, ослепленные одним и тем же волшебным видбнием; наконец, сам Антоний, застывший как воплощение римской суровости на возвышении, где, должным образом разодетый, в лавровом венке и кирасе, он ожидал прибытия Клеопатры; Антоний видел, как приглашенные им почетные гости при приближении корабля сорвались со своих мест и смешались с местным населением, увлекаемые тем же чувством, тем же непреодолимым желанием — приблизиться к царице, влить свой голос в общий хор приветствий.

Антоний, все еще сохранявший величественную позу мужчины, полководца, и убежденный в том, что именно он является главным действующим лицом предстоящей церемонии, даже не понял, что произошло. Он вдруг осознал, что остался в полном одиночестве на своей трибуне и растерянно стоит, опустив руки, тогда как корабль продолжает бороздить воды Кидна, приветствуемый ликующими криками толпы.

Все в один голос выкрикивали одни и те же радостные слова: сама Афродита вышла из моря, в котором родилась, чтобы встретиться с Дионисом на освобожденной им земле; они двое, вступив в священный брак и слив воедино силы воды и земли, подарят людям мир и процветание.