Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

И наоборот – с Октавианом все кристально ясно, все укладывается в привычные рамки. По крайней мере, начинает укладываться, когда он так лихо превращает личную вендетту в войну с иноземным захватчиком. Его аргументы четче и зримее. Он фантастически умело играет на самых темных чувствах сограждан. Конечно же его люди – «мы, римляне, хозяева величайшей части мира» – не испугаются этих примитивных существ? [70] Это не последний раз, когда мир делится на мужественный рациональный Запад и женственный туманный Восток – вот на него-то Октавиан и идет войной. Он борется за римскую правду, веру и самостоятельность – как раз за то, от чего его бывший шурин отказался, прильнув к Клеопатре. Антоний больше не римлянин, он – египтянин, обычный уличный музыкант, женоподобный, непоследовательный и бессильный, «ведь нельзя мужчине, кто живет в царской роскоши и нежит себя как женщина, думать, как думает мужчина, и делать, что делает мужчина» [71, 72]. Октавиан яростно нападает даже на литературный стиль Антония. И кстати, никто, случайно, не замечал, сколько Антоний пьет? О своей роли наследника Октавиан вспоминает все реже. Зато охотно распространяет сказки о своей божественности. Мало кто в Риме не слышал о его родстве с Аполлоном, которому он посвятил красивый новенький храм.

Низведя Антония до уличного музыканта, Октавиан справился с особенно сложной задачей. Он публично признает то, что чувствует большинство мужчин в теннисном матче против женщины: в таком состязании унижение от поражения превосходит славу от победы [73]. По римским стандартам, женщину вряд ли можно считать достойным противником. Сумев превратить одиноко дребезжащее обвинение в серию громких аккордов, которых в итоге хватит на целый оркестр, Октавиан сочиняет о Клеопатре целую рапсодию. Он наделяет ее всеми земными силами и в конце концов создает весьма жизнестойкий гротеск. Эта жестокая, кровожадная египетская царица вовсе не вторая Фульвия. Она опасный враг, жаждущий прибрать к рукам все римские владения. Однако ведь великий и славный народ, усмиривший германцев, растоптавший галлов и завоевавший бриттов, народ, одолевший Ганнибала и разрушивший Карфаген, не станет дрожать перед «этой чумой в образе женщины»? [74] Что бы сказали их славные предки, узнай они, что народ, свершивший столько выдающихся деяний и покоривший столько земель, народ, перед которым склонил голову весь мир, этот народ попираем теперь ногами египетской шлюхи, ее евнухов и парикмахеров? Да, вы грозная сила, уверяет бойцов Октавиан, но большие призы выигрываются в больших состязаниях. В том, которое им предстоит, на кон поставлена честь Рима. Они, кому выпало «завоевать все человечество и править им», обязаны сохранить свою великую историю, отомстить обидчикам и «не позволить женщине стать равной мужчине» [75, 76].

В начале 31 года до н. э. великолепный флотоводец Агриппа совершает быстрый неожиданный бросок в Грецию. Давний друг и наставник Октавиана, он делится со своим командиром военной мудростью, которой тому недостает. Агриппа перерезает пути снабжения армии Антония и захватывает его южную базу. После этого Октавиан переправляет 80 000 человек с Адриатического побережья через Ионическое море, вынудив противника отодвинуться на север. Пехота Антония еще не подоспела; он захвачен врасплох. Пытаясь его успокоить, Клеопатра всячески преуменьшает опасность внезапного появления врага в удобном естественном порту (возможно, это происходит в сегодняшней Парге) на ложкообразном мысе. «Ничего страшного! Пусть себе сидит на мешалке! [77] – смеется она. Октавиан тут же предлагает битву, к которой Антоний еще не готов. Его воины опаздывают. Сделав ранним утром ложный выпад, он вынуждает Октавиана отступить. Следуют недели мелких стычек, Октавиан свободно перемещается между бухтами Западной Греции, а Антоний расставляет свои легионы на песчаных берегах у южного входа в Амвракийский залив. Мыс Акций располагает прекрасной гаванью, пусть даже местность здесь влажная и пустынная. Антоний с Клеопатрой не могут вскоре не осознать, что болотистая низменность, вся в травах и колючем кустарнике, гораздо больше подходит для поля битвы, чем для лагеря [78]. Еще несколько недель проходят в попытках взаимодействия и сомнительных решениях. Октавиану не удается выманить Антония в море. Антоний никак не может завлечь Октавиана на сушу – тот, в свою очередь, сконцентрирован на разрушении египетских каналов снабжения, и к началу лета в этом преуспевает. Клеопатра, возможно, и демонстрировала полнейшее безразличие к занятию врагом порта, но на самом деле после серии необъяснимых, каких-то заторможенных решений – в которых вряд ли был смысл даже до того, как они попали под прицел придворных пропагандистов Октавиана, – Антоний и Клеопатра начинают терять преимущество. Над Антонием навис главный вопрос: дать Октавиану бой на суше или на море? Большую часть времени две армии взирают друг на друга через узкий пролив, с одного зеленого мыса на другой.