Когда Октавиан подошел к Александрии, Антоний вдруг почувствовал яростный прилив энергии. Во главе очень скромных сил он встретил вражеский авангард на окраине города, в нескольких километрах от Канопских ворот. Армия Октавиана истощена долгим походом. Конница Антония одерживает победу и гонит противника до самого его лагеря. Победитель на бешеной скорости мчится в Александрию с прекрасными новостями: «Гордый победою, он возвратился во дворец, поцеловал, не снимая доспехов, Клеопатру и представил ей воина, отличившегося больше всех» [37]. За смелость Клеопатра награждает молодого человека в запыленных доспехах золотым панцирем и шлемом. Тот с почтением и благодарностью принимает дары, а ночью перебегает к Октавиану. Невозмутимый Антоний снова пытается подкупить людей Октавиана, тем более что некоторые из них – бывшие его люди. Также он посылает бывшему шурину приглашение на поединок. На этот раз ответ приходит: Октавиан скупо замечает, что Антонию открыто много дорог к смерти.
Тогда Антоний решает атаковать одновременно на суше и на море. Этому предшествует мрачный ужин вечером 31 июля. Октавиан стоит лагерем у восточных ворот Александрии, недалеко от ипподрома. Его флот бросил якоря прямо за гаванью. Гиперактивный город как-то пугающе спокоен. Во дворце Антоний, окруженный друзьями, предлагает слугам вволю пить вино. Завтра, говорит он, у них уже не будет такой возможности, ведь явится новый хозяин, а он, Антоний, «ляжет трупом и обратится в ничто» [38]. Снова друзья его плачут. Он утешает их. Он не поведет их в бессмысленный бой. Единственное, чего он хочет, – славной смерти. На рассвете 1 августа Антоний выводит остатки своей пехоты за городские ворота и размещает их на холмах, с которых удобно будет наблюдать за морским сражением. За ними – притихшая Александрия. Полководец неподвижно стоит в лучах встающего солнца. Его корабли подплывают прямо к кораблям Октавиана – и приветствуют их, подняв весла. Флот противника делает то же. Антоний с берега наблюдает за мирно идущими в гавань галерами, теперь они все – одно целое. Не успевают корабли выстроиться в линию, как дезертирует и его конница. Пехота вступает в беспорядочный бой. Он в ярости мчится назад, в город, врывается во дворец и кричит, «что Клеопатра предала его в руки тех, с кем он воевал ради нее» [39]. Обвинение сродни его состоянию в данный момент. Дион же понимает эти слова буквально и снова ставит под сомнение честность Клеопатры. Конечно же она его подставила, вынудив корабли перейти на сторону врага. Она заодно с Октавианом. На самом деле исключить этого нельзя. Царица вполне могла использовать свой последний ресурс, которого не было у Антония, – она все еще была в неплохой позиции для переговоров, – чем думать о нем. Надо сказать, что наши летописцы эмоциональнее реагируют на этот эпизод, чем он здесь описан: Дион в восторге от измены, Плутарх – в отчаянии. Только сейчас запаниковав, город переходит в руки Октавиана [40].
Предавала Клеопатра Антония или нет, но она явно не ждала его возвращения. Она уже достаточно слышала его стенаний. С нее довольно. Ясно, что ее любовник окончательно, бесповоротно, безутешно разбит. Она бежит от него в усыпальницу вместе с рабынями. Они закрывают за собой тяжелые двери и, видимо, подъемную решетку, опущенные прутья которой уже нельзя сдвинуть с места. Они закрывают двери на засовы и замки. Дион считает бегство в усыпальницу всего лишь актерской игрой: Октавиан непрерывно слал ей успокаивающие послания, и Клеопатра, конечно, давно уже согласилась пожертвовать любовником в обмен на Египет. Этот театральный жест она делает только для того, чтобы подвигнуть Антония на самоубийство. Антоний подозревает подвох, «однако, ослепленный страстью, не верит в это, а начинает жалеть ее больше, чем себя самого» [41]. Вообще поводов для жалости здесь хватает. Дион допускает в Клеопатре по крайней мере крупицу сострадания к Антонию – она, может быть, и двуличная, но не бессердечная – хотя опять искажает ее мотивы. Если Антоний поверит в ее смерть, он не захочет дальше жить. Забаррикадировавшись в усыпальнице, Клеопатра посылает сообщить ему, что она мертва.