Пока Антоний мучительно преодолевал путь в усыпальницу, один из его телохранителей спешил к Октавиану, спрятав под плащом меч Антония. Там он предъявил оружие, запятнанное кровью, и доложил о не очень хорошо исполненном самоубийстве. Октавиан немедленно удаляется в свою палатку и плачет крокодиловыми слезами, как когда-то Цезарь о Помпее, «о человеке, который был его свойственником, соправителем и товарищем во многих делах и битвах» [47]. Должно быть, он чувствует огромное облегчение: отделаться от Антония было непросто. Антоний умирает на руках Клеопатры, а в это время Октавиан проводит небольшую церемонию самооправдания – извлекает на свет переписку с бывшим зятем за последние годы и зачитывает письма вслух избранным друзьям. Разве не удивительно, «как дружелюбно и справедливо писал он и с какою грубостью, с каким высокомерием всегда отвечал Антоний»? [48] (Позже он не поленится и сожжет все письма, полученные от Антония [49].) После этой захватывающей прокламации Прокулей удаляется. Через несколько минут после смерти Антония он стоит перед дверями Клеопатры.
Антоний до последнего вздоха оставался слишком доверчивым человеком. У Прокулея две задачи: выманить Клеопатру из усыпальницы и не допустить, чтобы она сожгла сокровища, так остро необходимые Октавиану для решения его многочисленных проблем. От Ирода Октавиан получил представление о том, что такое Восток. Он не может бросить в погребальный костер сказочные богатства Египта, о которых грезили, судачили и слагали легенды со времен Гомера. Долги – единственное, что отделяет его от власти. И еще ему нужна египетская царица, которая, он считает, «намного увеличит блеск и славу его триумфа» [50]. Дион уделяет очень много внимания уловкам и инсценировкам, к которым прибегает Клеопатра в следующие дни, – но он же знает, о ком пишет: это два скользких персонажа, оба в совершенстве овладевшие искусством двуличия. Дион допускает, что Октавиан хочет взять Клеопатру живой, но «не хочет, чтобы она догадалась, что он заманивает ее в ловушку» [51]. Кроткий тихий Прокулей должен пестовать в ней надежду и удерживать ее от желания все спалить.
Несмотря на заверения Антония, Клеопатра отказывается от личной встречи с Прокулеем. Если он хочет говорить с ней, придется делать это через закрытую дверь. Октавиан дал ей определенные обещания. Ей нужны гарантии, иначе она сожжет сокровища. Она постоянно просит дать детям – трое из них сейчас во дворце, под охраной, со своими воспитателями – возможность наследовать царство. Прокулей утверждает, что ей не о чем волноваться. Что она может полностью доверять Октавиану. Клеопатра всегда в этом сомневалась и приняла меры: носит на бедре, за поясом, маленький кинжал – наверняка не впервые ей приходится так снаряжаться. А еще она давно отправила Цезариона вверх по Нилу, прекрасно понимая, что ни на какое снисхождение к старшему сыну ей рассчитывать не приходится. Вместе со своим наставником Родоном и небольшим состоянием он должен сушей добраться до побережья и плыть в Индию, веками поставлявшую Птолемеям слоновую кость и красители, специи и черепаховый панцирь. Прокулей ничего не добивается, зато у него есть возможность внимательно исследовать усыпальницу. Прибывший с запада во главе легионов Антония Гай Корнелий Галл тоже приходит сюда. Рангом Галл выше Прокулея. Еще он поэт и интеллектуал, один из родоначальников любовной элегии, по иронии судьбы посвящающий свои стихи актрисе, которая в свое время была любовницей Антония. И снова ему предстоит обращаться к одной из женщин Антония – кому же еще пытаться уговорить ее сдаться? Галл начинает долгую беседу через дверь, скорее всего мало отличающуюся от предыдущей. На компромисс Клеопатра не идет.
А тем временем Прокулей приставляет лестницу к окну верхнего этажа, через которое поднимали Антония. За ним лезут два раба. Оказавшись внутри, они спускаются на первый этаж и крадутся к двери, где стоит Клеопатра, разговаривающая с Галлом. Одна из ее рабынь первой замечает пришельцев и вскрикивает: «Клеопатра, несчастная, ты попалась!» [52] Клеопатра выхватывает свой кинжал, чтобы убить себя, но Прокулей успевает подбежать и крепко обхватить ее руками. Он отбрасывает кинжал и проверяет, не припрятаны ли яды в складках платья царицы, уверяя ее при этом – как ему и было велено, – что все в порядке. Не стоит ей действовать опрометчиво. Она несправедлива и к себе, и к Октавиану. Зачем лишать его возможности проявить доброту и благородство? Ведь он – и это она уже слышала от другого эмиссара, тоже ставшего перебежчиком, но только о мужчине, чье тело лежит сейчас наверху в луже крови[121]
, – «милосерднейший из полководцев» [53].