Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Весной 44 года до н. э. римский диктатор отправляет в Парфию шестнадцать легионов и кавалерию и объявляет дату отплытия – 18 марта. Он, конечно, отдает распоряжения на время своего отсутствия – надо полагать, Клеопатра тоже начинает паковать вещи, – но город полнится страхами и сомнениями. Когда же будут решаться домашние проблемы? Как будет Рим без Цезаря? Это вполне резонная тревога, учитывая, что Марк Антоний проявил себя совсем не блестяще, пока Цезарь был в Египте. Антоний в роли заместителя был ненадежен, неэффективен и даже приобрел репутацию растратчика. К тем, кого интересовало, когда начнется восстановление республики, оракул той зимой оказался особенно жесток. Пророчество гласило – по крайней мере, так говорили, – что Парфию сможет завоевать только царь. Говорили, что Цезаря ждало неизбежное коронование. Это, возможно, был не более чем слух – об оракулах вспоминали, только когда это было удобно, – но он предлагал ответ на щекотливый вопрос: почему Клеопатра вообще живет на вилле Цезаря? Цезарь вполне мог иметь монархические амбиции. А мог и не иметь. Ясно одно: он совершенно перестал интересоваться проблемами Рима – проявлять подобную беспечность было не очень умно, равно как и действовать авторитарно там, где стоило проявить мягкость. Если вы не хотите, чтобы вас принимали за царя, не надо проводить время с царицей.

До 44 года до н. э. Мартовские иды были известны как день весеннего веселья и повод хорошенько выпить, как и многие другие даты римского календаря. Чествование древней богини конца и начала свелось к своеобразному, шумному празднованию Нового года. Толпы гуляющих ночью устраивали пикники на берегах Тибра, ставили времянки под луной. Этот праздник потом вспоминали весь год. Утро 15 марта 44 года до н. э. выдалось хмурым. Ближе к полудню Цезарь направился в паланкине к сенату, чтобы раздать последние распоряжения перед отъездом. Молодой и знатный Публий Корнелий Долабелла надеялся, что его назначат консулом, как и Марк Антоний, его соперник в борьбе за любовь Цезаря. Сенат заседал в этот день в больших палатах, прилегающих к театру Помпея. Когда Цезарь вошел в своем лавровом венке, все встали. Около 11 часов он сел в свое новое золотое кресло. Диктатора сразу окружили коллеги, многие из них – его верные друзья. Один из них протянул к нему руку с петицией, что вызвало лавину униженных просьб и целований руки. Цезарь встал и начал говорить, и в этот момент подавший петицию, прервав его на полуслове, вдруг резко сдернул с его плеча плащ. Это был сигнал. Мужчины окружили диктатора и обнажили мечи. Цезарь увернулся от первого удара, который его только поверхностно задел, но ничего не мог поделать против последовавшего града ударов. Заговорщики заранее договорились, что каждый из них должен участвовать в убийстве. Никто не отступил: они беспорядочно били Цезаря мечами в лицо, бедра, грудь, иногда в суматохе раня друг друга. Он попытался вырваться, «с гневом и криком, как дикий зверь, поворачивался в сторону каждого из них» [21]. А потом испустил последний стон, закрылся плащом – как Помпей на египетском побережье – и упал на пол.

Нападавшие побежали к дверям, а Цезарь, получивший двадцать три удара, лежал безжизненной алой глыбой в «окровавленной и разодранной одежде» [22]. Убийцы в заляпанных кровью тогах и сапогах бегали по городу и кричали, что они убили царя и тирана. Рим охватили ужас и паника. В этой сумятице никто не знал, весь ли сенат замешан в заговоре. Толпа, внимание которой в момент атаки было приковано к проходящему тут же рядом, в театре Помпея, состязанию гладиаторов, выплеснулась на улицы. Прошел слух, что гладиаторы начали убивать сенаторов. Что войска вот-вот начнут грабить город. «Бегите! Запирайте двери! Запирайте двери!» [23] – раздавались вопли. Ставни захлопывались, Рим затаился за замками и засовами жилых домов и ремесленных мастерских. Извечная столичная круговерть вдруг замерла: сначала «все улицы заполнились бегущими и кричащими людьми», а уже через пару минут «Рим стал похож на город, захваченный неприятелем»[78] [24]. В здании же тело Цезаря так и пролежало несколько часов в луже крови, и никто не решался к нему подойти. Только ближе к вечеру три раба положили его на носилки и понесли к дому, под истеричные рыдания и причитания до смерти перепуганных жителей.