Клеопатра

— Что такое жажда в сравнении с правосудием? Я сумел убедить их в справедливости нашего дела. Это было не так уж сложно, — отозвался Антоний. — Когда командир с готовностью переносит страдания, солдат чувствует себя обязанным выполнять свой долг.

— Ты радуешь меня, мальчик мой. Твои доводы полны смысла, твоя речь убедительна, твой греческий язык превосходен, а твое дело — достойно сочувствия. Да, ты меня радуешь. Желал бы я, чтобы ты был моим сыном.

— Я польщен, государь, — ответил Антоний. — Однако если бы я был твоим сыном, ты не отнесся бы ко мне так благосклонно. Я вызвал недовольство со стороны не одного отца. Но если ты позволишь, я хотел бы попросить тебя еще кое о чем.

— И что же это такое, мой юный воин? Назови свое желание. Мое царство принадлежит тебе.

— Пленники, повелитель. Мятежники, заключенные в темницу. Я так понимаю, что их должны казнить завтра.

— Верно. Для того, кто не покончит со своими врагами, не будет никакого «завтра». Ты — человек, повидавший мир, и, конечно же, ты это хорошо знаешь, — оскорбленно промолвил царь.

— Я самолично допрашивал пленников, правитель, — улыбнулся Антоний, раздувая изящные ноздри и поигрывая желваками на скулах. Он был вежлив, даже внимателен, но всегда выглядел так, будто не намерен уступать в споре ни на шаг. — Многие из них — лишь жертвы беспорядка, воцарившегося в результате твоего изгнания и смерти царицы. Они всего лишь недовольные, павшие жертвой цветистых фраз говорливого евнуха Мелеагра. Я думаю, их стоило бы скорее пожалеть, нежели покарать. Полагаю, ты выиграешь гораздо больше, если проявишь человеколюбие. Кроме того, твоя дочь уже казнила приверженцев покойной царицы, избавив тебя от забот. Последний из них, полководец, погиб в сражении с Архелаем. Вот список осужденных и убитых.

Он протянул Авлету длинный свиток с именами тех, кто пал жертвами мести Береники.

— Я следую примеру моего отца по духу, великого Юлия Цезаря, — продолжал Антоний, пока Авлет читал список. — Он всегда говорил: «Антоний, испуганный человек правит силой меча, великий — силой милосердия». У тебя, повелитель, нет более повода бояться.

Антоний смотрел не на царя, а на его дочь, которая на сей раз отважно встретила его взгляд, стараясь скрыть краску, которая залила ее щеки и шею.

Авлет помолчал, морща лоб. Клеопатра не знала, угрожающими или убедительными счел ее отец слова этого молодого римлянина. Через несколько секунд Авлет кивнул в знак согласия.

— Мне придется положиться на твои слова. Будет так, как ты желаешь, молодой человек.

— Да благословят тебя боги, государь, — промолвил Антоний. — А теперь я вас покину. Благодарю тебя за честь, которую ты мне оказал, позволив говорить перед тобой.

— Нет-нет, — возразил царь. — Ты не должен нас покидать. Теперь ты — один из нас. Я покажу тебе саму душу Египта. Те истории о наслаждениях, доступных в нашей стране, которые ты рассказывал жадной солдатне, не просто байки — они становятся правдой для тех, кто приходит сюда как мой гость. — Он опять подмигнул Антонию.

— Для меня было бы величайшим удовольствием остаться у тебя на службе, но я получил призыв от Юлия Цезаря, который требует моего немедленного присутствия в Галлии. Он назначил меня командиром конницы.

Клеопатра невольно прикрыла ладонью рот, чувствуя, как угасают ее надежды. Она лишь уповала, что он не увидит ее жеста, а если увидит, то не сумеет правильно истолковать, — однако в этом она сомневалась. Его быстрый взгляд, казалось, подмечал все движения ее тела и души. Клеопатра не хотела, чтобы Антоний уезжал. Почему ее отец не скажет что-нибудь, чтобы заставить остаться здесь этого могущественного римлянина? Этого человека с плутовскими глазами, острым умом, широкой грудью. Этого титана, который так небрежно произносит имена государственных деятелей — имена, заставляющие обычных людей трепетать, — как будто эти деятели являются его друзьями: Юлий Цезарь, Помпей… Они и вправду его друзья. «Отец, — хотела закричать она, — пожалуйста, не отпускай его, ибо вот он наконец, тот римлянин, который сможет помочь нам!»

— Я в отчаянии оттого, что у нас с тобой не было случая побеседовать, царевна Клеопатра, — сказал Антоний. — Уверен, мы встретимся снова.

Вероятно, он заметил на ее лице разочарование при известии о его скором отъезде. Несомненно, он принял как должное то обстоятельство, что женщина хотела познакомиться с ним, заставить его обратить на нее это небрежное обаяние. При всем умении Клеопатры скрывать свои чувства этот человек видел ее насквозь и теперь — она была в этом уверена — насмехался над ней за глупое детское увлечение.

Она хотела сказать ему что-нибудь высокомерное, чтобы заставить его поверить, будто она совсем не думает о нем. Вместо этого она сумела лишь пробормотать, что тоже, дескать, надеется на новую встречу. И после этого царевна покраснела совершенно неподобающим образом.