— Ты воспользовался нашей дружбой, чтобы усыпить меня ложным чувством безопасности. Как только я покинул твою страну, ты прошел от одного края этой земли до другого, подстрекая своих соотечественников предать меня. Когда они отказались присоединиться к твоему походу, ты подхлестнул их — каким способом? Ты отсекал у них уши, пытал их, выкалывал им глаза, клеймил их раскаленным мечом, пока они не соглашались с твоим безумием. Ты поистине дикарь. Но ты везучий дикарь. Я окажу тебе большую милость, нежели ты выказывал по отношению к собственному народу.
— Моя жизнь в твоих руках, можешь делать с ней все, что захочешь, — отвечал галл, не выказывая ни малейших эмоций, даже иронии.
— Закуйте его в цепи, — безразлично бросил Цезарь своим людям.
Он позвал Лабьена, своего заместителя, и приказал ему найти среди пленников представителей племен аверниев и эдуев.
Цезарь смотрел, как его командиры вытаскивают из рядов пленников длинноволосых дикарей; некоторые сжимались от страха, как будто считали, что их избирают для дальнейших истязаний. Теперь они узрят милость Цезаря в действии. Цезарь потверже встал на гребне обрушенной стены, широко расставив ноги для упора. Он поднял руку в знак начала речи и улыбнулся, услышав, как быстро замолкает шепот среди его слушателей — как римлян, так и галлов.
— Слушайте меня, мужи племен аверниев и эдуев. Вы, союзники Рима, позволившие себя запугать и присоединившиеся к мятежу этих отвратительных зверей в человеческом облике! В ваши руки я вкладываю ключи к миру и согласию с Римом. Я говорю каждому из вас: иди домой! Идите домой, к вашим женам, детям и старикам, и расскажите им о милости Цезаря. Скажите им сегодня, что Цезарь мог бы убить каждого из вероломных предателей, оказавшихся у него в плену, но прежде заставивших римских солдат страдать и умирать. Вместо этого он освобождает вас, чтобы вы могли вернуться к тем, кого любите. Теперь идите с миром.
Цезарь с удовлетворением слышал, как нарастает удивленный гул голосов по мере того, как вести о его нежданном милосердии расходятся все дальше по рядам. Он позволил одному из своих людей помочь ему сойти с камня и выпрямился, чтобы посмотреть в непроницаемое лицо Верцингеторикса. Что ж, он покажет ему, не так ли?
— А теперь каждый из моих людей — и командиры первыми — выберет себе среди вас личного раба. Верцингеторикс, ты должен повернуть голову и посмотреть на это.
Цезарь знал, что утомительная процедура выбора рабов будет долгой и мрачной, он и сам уставал от подобных вещей, но, как бы утомлен он ни был, он намерен положить решительный конец этому конфликту. Он провел зиму, весну и лето, внимая звукам смерти. Быть может, бог погоды оказался самым жестоким диктатором из всех.
Зимой Верцингеторикс предал огню каждую ферму, город или деревню, которую он не мог захватить, пытаясь уморить армию Цезаря голодом. Он сжигал поля и убивал животных. В ответ Цезарь построил мощную осадную стену вокруг Аварикума, единственного города, который галлы просили Верцингеторикса сохранить. Люди Цезаря были измотаны после путешествия через горные перевалы — по пути им приходилось расчищать снежные завалы высотой в шесть и даже восемь футов. У них кончились запасы зерна, и они питались мясом животных, украденных и убитых на марше через безжалостные горы, окрашенные в белый цвет галльской зимы. И Цезарь, и его люди исчерпали все свое терпение. Однажды они уже покорили этот народ, а теперь мятежный Верцингеторикс заставляет их проделывать эту же работу снова.
Так что какой выбор был у него, когда его солдаты — яростные, озлобленные, голодные, озверевшие от мяса диких животных — ворвались в город Аварикум и начали убивать? Никогда он, живший войной, не видел такой жестокости, такого тщательного, почти ритуального опустошения города. Еле живые от зимних лишений, его люди обрушили всю свою ярость на жителей города, вырывая внутренности мужчин, женщин и детей холодными металлическими клинками. Они не останавливались ни для того, чтобы взять себе хоть часть богатств города, ни для того, чтобы насытить мужскую похоть. Им не нужны были ни деньги, ни женщины. После смертоубийства подсчет трупов занял два дня. Двадцать девять тысяч двести двадцать семь, если Цезарь правильно помнил.
А теперь эта тварь, которая довела его солдат до подобных деяний, стоит перед ним и просит милости — этот Верцингеторикс с его армией в двести тысяч разрушителей и разбойников.