Клеопатра

— Я сделал подсчеты, которые ты затребовал, господин, — сказал Гиртий. Он был любимым секретарем Цезаря — тихий, лишенный высокомерия, достаточно разумный, чтобы понимать мысли Цезаря, но недостаточно честолюбивый, чтобы сыграть на этом. — В целом мы покорили восемьсот галльских городов и деревень. Потери в живой силе среди мятежников составили в целом один миллион сто девяносто две тысячи, насколько я могу подсчитать.

— Спасибо, Гиртий, я оцениваю это примерно так же. Больше, чем все население Рима.

— Как ты думаешь, следует ли упоминать эти цифры в отчете? — спросил секретарь. — Они довольно пугающие. Особенно для тех, кто не знает, в каких обстоятельствах мы оказались здесь.

— Непременно упомяни, — сказал Цезарь. В конце концов, разве не римляне выдвинули идею о том, что нельзя уйти с войны, пока не выиграешь ее? Кроме того, Цезарь полагал, что эти цифры заставят его соотечественников трепетать от восторга, а вовсе не оскорбят их. — Моя репутация человека милосердного выше любых укоров.

ГЛАВА 18

Клеопатра в одиночестве шла по огромному залу к царской Палате приемов. Она искала отца. Хотя он теперь не любил, чтобы его беспокоили по вопросам управления страной, она часто испрашивала его совета, когда не могла получить удовлетворительной рекомендации от нового первого советника, Гефестиона, или когда не была уверена в собственных суждениях. Но в последний раз, когда она обратилась к царю по вопросу о пожертвованиях на один из новых храмов, он так яростно вскинул руки, что она отшатнулась.

— Я больной человек! — вскричал Авлет. — У меня сохнет селезенка, расползаются кишки, стынет печень, а грудь горит день и ночь, словно римский очаг. — Царь действительно выглядел нездоровым. За четыре года, прошедшие после его возвращения из изгнания, он стал потреблять вдвое больше еды и выпивки. Он сильно погрузнел, у него появилась одышка от ходьбы, от сидения на месте, от поглощения пищи и даже от разговоров. — Я становлюсь Брюханом, не так ли? Толстый, как один из тех африканских зверей, что рождаются в воде.

— Гиппопотамы, — напомнила ему дочь, стараясь говорить как можно более заботливым тоном.

Будучи в таком настроении, Авлет пугал ее — не тем, что он мог сделать с нею, но скорее тем, что он мог сделать с царством. С каждым вздохом он приближался к тому дню, когда будет не способен более вести дела. Клеопатра иногда обнаруживала, что разрывается между ожиданием этого дня и страхом перед ним.

Ей было семнадцать лет. Невысокая, все еще худая, как мальчишка-конюх, она научилась возмещать недостаток роста жесткой манерой поведения, а слишком детскую внешность — тщательно наложенной косметикой. Вместо того чтобы с утра первым делом вскакивать на коня, она быстро принимала ванну и позволяла облачить себя в одно из многочисленных одеяний — множество складок белого льна, которые приукрашивали фигуру, заставляя ее казаться выше. Длинные волнистые волосы Клеопатры, местами выгоревшие на солнце, укладывались в хитро закрученный пучок на затылке и закреплялись изящным гребнем из слоновой кости, который украшали алмазы, добытые в африканских копях. Хармиона накладывала на щеки царевны смолотую в пыль смесь корицы и имбиря; коричневый цвет этой смеси хорошо подходил к смуглой коже Клеопатры; она не желала видеть на своем лице румяна, подобные тем, которыми пользовались этот раскрашенный Рабирий и придворные проститутки. Хармиона красила в алый цвет губы и ладони царевны, накладывала тени на веки, чернила ресницы. Уверенной рукой обводила беспокойно двигающиеся глаза Клеопатры тонкой черной чертой. А потом служанка втирала миндальное масло в кисти, запястья и ступни царевны, под конец проходясь по ним жесткой замшей.

И так, скрыв свою юность под слоем краски, Клеопатра начинала долгий, полный забот день.

В это утро единственным ее спутником был страх. Каждый раз, когда она заговаривала о долге римлянам, Авлет начинал вести себя словно обиженный мальчишка-раб, не желающий выполнять свою ежедневную работу. «Я казнил своих врагов, а теперь меня мучают друзья, — жаловался царь. — Я не могу больше тратить деньги на умиротворение римлян. Они смеются надо мной, как смеялись над Брюханом». А потом он вперевалку уходил из комнаты, оставляя за спиной все неурядицы своего царства. Хотела бы Клеопатра, чтобы и она могла столь же легко ускользнуть от своих обязанностей! Тщетное желание.