Клешня

–Ну, наконец-то ты решился обратиться напрямую ко мне, ты старый какого года рождения?

–А тебе зачем?

–Да так интересуюсь из вежливости.

–Сорок четвертого.

–В НКВД служил?

–Тогда все служили и я не исключение.

–Тебя в два года на службу приняли, учитывая твои таланты что-ли?

–Ты чего буровишь, какие два года, я в 18 сам пришел в НКВД на прием к товарищу Ежову– ты, небось, и фамилии такой не знаешь?

–Да вышла у тебя деда промашка ужасная, это ты Витьке, Боре и Петру Сергеевичу можешь втирать, а я вот студент истфака. НКВД в 1946 переименован в МВД, а Ежова расстреляли в 1937, так что поздравляю гражданин соврамши!

– Ой, подловил, горе –то какое! -дед откровенно издевался.

– Нет деда, это еще не горе, я-то законопослушный гражданин, а вот парнишку в коридоре ты зря приложил, незаслуженно– он из Матросской Тишины. Знаешь, что это такое?

– Тюрьма.

–Да не тюрьма аСИЗО-следственный изолятор, то есть не факт, что его осудят, могут и освободить, а проходит он по уважаемой статье –нанесение тяжких телесных повреждении.

–А ты откуда всё это знаешь?

–Я с ним разговаривал несколько раз, и так я к нему расположился, что не смог отказать в одной просьбе -хочешь знать какой?

–Да плевал я на ваши дела!

–Смотри не умри от обезвоживания, а просил он твой адресок узнать, ну я и попросил сестричку, ту самую с которой ты насчет кодеина беседовал – она к тебе тоже очень расположена, нашла в истории болезни адрес твой, я ему адресок –то твой и передал.

–Ну и что?

–Как выйдет из СИЗО, придёт к тебе с гостинцами – жди! Зря ты старый сам себе жизнь сокращаешь –скоро встретишь товарища Ежова…

–Хватит!

Завотделением прервал разговор.

–Виктор, Петрович собирайте вещи– вам в Боткинскую, а вы –новенький на выписку, пришли ваши посевы– у вас все в порядке, идите переодеваться.

Соседи по палате тут же проявили хваленую солидарность, громче всех кричал от возмущения Витя:

– Где справедливость? Я тут уже три недели, и все время мои посевы плохи, а этот третий день и уже на выписку, что за гадство!

Я не имел желания участвовать в общем веселье, и быстро вышел из палаты. Не могу сказать, какое впечатление произвели на деда мои слова, скорее всего никакого, по-моему, смутить его невозможно, должен ли я объяснить, что все мною сказанное насчет сестры и парня в коридоре – полное враньё? Если честно, то дед мне более симпатичен, чем все остальные обитатели больницы и больные и здоровые, я разделяю его отношение к этим –как говорила моя учитель биологии –скудоумным приматам. Здесь, наверное, предполагается объяснение мотивов моего поведения –его не будет, просто захотелось щелкнуть его по носу.

Вещи мне выдавала та же сестричка, что делала из меня человека в день приема. Одежда хранилась в каморке, где и одному-то развернуться тяжело, а бдительная работница больницы села на стул и, не мигая следила за каждым моим движением, одеваться приходилось стоя на одной ноге -буквально. Я посмотрел на нее один раз, другой – бесполезно, я сделал плавный поворот на правой ноге и –какая неожиданность! Задел ее носком своих гриндеров по виску. Если отвесить пинка мокрому моржу, звук будет такой же, такой внушительный: Быш! Прямо как во время драк в индийских фильмах. Она моргнула, стерла с виска грязь от гриндерсов, и продолжала молчать.Я выдохнул что-то вроде – Пэрдоон, и вышел на волю.

Наконец – то я избавился от общества этих грубых животных, тупых обезьян, не понимающих моей тонкой, чувствительной души. На свете есть только один человек, настроенный на одну волну со мной, это моя маман. Я открыл дверь своим ключом и – ожидания меня не обманули!

–Ты? Так быстро? А где киви? Съел? Их же шесть штук было? А сок? Выпил? Целых два пакета?

Техник.