Клетка

Эти игрушки мне знакомы, Андрей любил развлекаться, надевая их себе и прося меня дергать за них во время секса. Но на себе я чувствую их впервые. Соски горят и пульсируют, но мужчина на этом не останавливается. В комнате раздается жужжание. Дергаюсь, когда он ведёт вибратором по руке до подмышки и дальше, задевая грудь и в конце касаясь зажима, лишь усиливая пульсирующую боль. Но внезапно я чувствую совершенно другую пульсацию. Промежность словно судорогой сводит. Мой мучитель проделывает те же манипуляции с другой рукой и грудью, я же сжимаю бедра сильнее. Прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать в голос, но Ворошилов это замечает.

— Тебе нравится? — его язык проходится по моим губам, заставляя меня разжать зубы.

— Да-а-ах, — моё тело снова дрожит, приближаясь к оргазму, но вместо того, чтобы дать мне желаемое, Мамба опять заставляет меня трепетать на грани оргазма. Я уже готова разрыдаться, когда слышу шорох где-то слева от себя, а после чувствую его обнаженное тело рядом со своим. Маска остается на глазах, когда мужчина подхватывает меня за бедра и входит на всю длину. Утяжеленные зажимы на сосках при каждом толчке качаются и тянут за собой, ещё сильнее продлевая моё болезненное наслаждение.

— Я не желаю видеть тебя с другими! Никогда! Ты! Только! Моя! — каждое слово сопровождается толчком, на что я отвечаю криками наслаждения.

— Да-да-да! — кажется, меня сейчас просто разорвет от напряжения, но мужчина не останавливается, и когда думаю, что сейчас умру, он срывает зажимы, и кровь, прилив к соскам, служит кульминацией экстаза.

Распадаюсь на миллиарды и миллиарды кусочков. Темная маска на глазах создает обманчивое ощущение смерти. Он действительно убил меня. Только не так, как я думала вначале. Ещё один толчок — и Саша содрогается в оргазме, я чувствую это по горячей жидкости на своем лобке. Мужчина вжимает меня в крестовину, тяжело дыша в шею. Проходит минута, а может, десять, и Мамба отстраняется от меня, но не отпускает и лишь снимает маску с лица. А после целует в губы, так нежно и трепетно, что у меня ком встает в горле. Молча наблюдаю, как он освобождает мои кисти от кожаных ремней, целуя покрасневшие запястья. Я по-прежнему молчу, просто потому что не знаю, как реагировать на него теперь и чего ждать. После Саша кутает меня в халат и, прихватив моё платье, выводит из комнаты и с цокольного этажа. Мы минуем випы и большую сцену, через служебный ход попадая в гримерку.

— Я подожду, пока ты переоденешься, и поедем домой, — с этими словами мужчина уже разворачивается и направляется в коридор.

— Нет, — смотрю на своё отражение и не узнаю. Эта незнакомка с безумными глазами — явно не я.

— Что, прости? — он разворачивается и возвращается в гримерку.

— Я не поеду с тобой никуда.

— Василиса, не глупи, — он делает шаг и опускает руки мне на плечи, но я выворачиваюсь.

— Не прикасайся ко мне.

Воспоминания того, что было внизу накатывают, будто цунами, сметая всякую выдержку. И реакции моего тела доказывают, что я действительно шлюха и такие уроды, как Андрей, мой отчим и другие, что были в “Антраците” сделали из меня психически ненормальную шлюху. Такую, которая заводится, когда её щипают, лупят плетью и трахают, словно животные.

“Но ни с кем из них ты так не наслаждалась процессом, как с этим мужчиной, — шепчет в голове противный голос, — так к чему притворяться и винить других?”

— Лисёнок мой, — он сжимает меня руками, даже несмотря на слабое сопротивление. — Хочешь, я помогу тебе одеться?

— Нет, — но я не вырываюсь, прекрасно понимая и признаваясь себе, что здесь, в этих руках я чувствую себя защищенной, несмотря на всё произошедшее сегодня.

Спустя тридцать минут я сажусь в его машину и невидящим взглядом смотрю в темноту ночи. Саша так же молча садится на водительское сиденье и заводит мотор, выезжая с парковки. Почти всю дорогу мы молчим, и только когда он въезжает на территорию поселка, я не выдерживаю.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что не мог смотреть, как ты с такой легкостью пошла с этой тварью Ерошиным.

— Я же говорила, что не могу распоряжаться своей жизнью, пока надо мной висит этот долг.

— Но я ведь предложил выход, — мужчина останавливается возле ворот и открывает дверь. — Ты отказалась.

— И я объяснила, почему.

— А я сказал, что никто не будет спать с тобой, кроме меня. И это не изменится.

— Ты не можешь всё контролировать.

— Могу, ведь выманить этого урода из випа оказалось не так уж сложно.

— Так это ты звонил?

— Нет, но это и не важно. Я никому не позволю брать моё.

Мужчина захлопывает дверь и идет открывать ворота, а я же сижу в салоне и перевариваю его слова. Спрашивать, что он подразумевает под словом “моё”, я не хочу, чтобы ещё раз не нарваться на отказ. Ворошилов возвращается и, заехав во двор, выключает двигатель, а после разворачивается ко мне.