Клетка

И только сейчас во время монолога до него стало доходить, что требуют от него невозможного – утаить от публики проделанную работу. Крымский было подумал, а не жульничают ли коллеги? Скрытничают, первые сравнения провели вообще без них. Да ещё этот Лавэс лезет со своей кафедрой – очень похоже на взятку. "Эх, и почему я такой растяпа? Всё ждал, когда Троянский спросит, начнёт выпытывать детали. Как там складываются дела в Экзестерском эксперименте, дорогуша? А сам всё знал – и от кого? От того же Лавэса. А мне ничего не сказал. И Лавэс не говорил ничего об их связях. Да, теперь ясно, я глупый старый негодяй, и за спиной моей можно всякому проворачивать свои делишки".

– И разобраться ещё надо, имели право… эк…зестерцы продолжать работу без моего участия? Означало ли само это, предположим, полуоткрытие санкционированное использование научной собственности моего родного заведения, моей кафедры, всех этих людей, с которыми я праздновал Новый год, ездил к чёрту на рога, чтобы с кисточкой в руках мокнуть весь день под дождём – всё равно спрятаться негде, а машина придёт через пять часов?..

Более того, Крымскому показалось, что огласке это, по сути, небольшое совпадение собираются предать только после событий, которые, которые… дальше было темно. Темно думать, темно решать. А всего-то промолчать теперь нужно. Хотелось надеяться, до поры, пока жив.

– Он сказал мне, всё зависит только от нас. Они просто не могут прямо сейчас заявить, что готовы выкупить артефакт, и тут же выложить всё как есть, всё, что теперь подтвердили и не подтвердили они и знаем мы. Для этого у них слишком много неизвестных. Нужно работать. Вот вам, дорогой Джозеф, сказал он, и решать. За что вы хотите отдать своё далеко не пустое обретение. Елизавета, это будет уже четвёртое объяснение четвёртой чашки на моей памяти. Знаешь, почему версии остаются версиями? Да потому что они безумны, в них не верят. Но никто не смеет отбрасывать их. Пусть это будет ещё одна попытка увязать необъяснимые вещи. Они говорят, может быть, дальняя родственница. Магдалина не была язычницей, не могло ей прийти в голову навеки лечь рядом, но остаться с ним на какое-то время могла. Только для того, чтобы оставить часть своей плоти с его плотью – так она обретала покой. Чего проще, как не попросить помощи у Петра, который хранил кровь Иисуса, но что делать с ней не знал… А тут… соединиться навеки, благое дело. Кстати, если ты помнишь, она была наследницей первых царей израилевых!

Елизавета сидела напротив, тихо рассматривала потерянного любимого профессора. Конечно, она досадовала, но не злилась – ей почему-то стало жаль их обоих.

– Промолчи и соглашайся, милый мой Иосиф. В конце концов, процесс продолжается, а мы получим богатый опыт.

– Они всё время от нас что-то скрывают, – тихо пожаловался Захар Алексеевич. – Хитрецы.

– Все результаты программа выводит в отчёт. Что тут можно скрыть?

– Да то! – повысил голос профессор. – Я точно знаю, профессор не работает с хромосомами людей, не имевших в той или иной степени влияние на ход истории. Не сочти меня полным параноиком, но что помешало бы им… представить нашу находку незаурядной, но самой обычной женщиной. Человеком, не обременённым цивилизационной значимостью, а потому делай с ним, что хочешь… Да-да, подобрал программу, которая выдала нужный результат – и всего делов.

– Это уже чересчур. В тебе играет азарт вдрызг проигравшегося картёжника.

– Да, именно азарт. Именно поэтому я дам согласие идти дальше. Если быть до конца откровенным, Лизанька, я всё ещё верю… а Мэттью неспроста-а…

Профессор пустил слюну, из его сжатых в щёлочку глаз поползла слеза.

*

– Итак, профессор, учитывая высокое качество биоматериала, наш учёный совет предлагает перейти на следующий уровень, на более активную стадию работы, – сэр Марек вальяжно откинулся в большое ободранное кресло, медленно раскурил сигару. – Дальнейшее общее руководство экспериментом по праву остаётся за вами. А вот техническую сторону вопроса, несомненно, возглавит уважаемый профессор Мэттью. Его команда уже выполняла подобного рода задачи. Что скажете?

«Ишь ты, если что пойдет не так, драть меня будут, но изюминку себе оставляют», – рассудил Захар Алексеевич. Вслух сказал только:

– Наслышан. Возражений нет.