Он ставит передо несколько тарелок. Я даже не заметила, когда он успел приготовить салат и нарезать хлеб. Запах горячего мяса ударяет в нос, и от долгого голода даже кружится голова. Но я стараюсь быть спокойной и вести себя так, словно даже не голодна. Видимо, выходит хреново, потому что, глядя на меня, Рома понимающе улыбается. Он садится рядом со мной с такой же громадной тарелкой этих полуфабрикатов, и минуты две мы молчим, жадно поедая всё, что он поставил на стол. Голод сильнее любопытства. Первые две минуты.
- Ты трахаешься с Кириллом и ты не гей, правильно?
- Ну, да, – ковыряя вилкой салат, кивнул он.
- Это нелогично, чтоб ты знал.
- Это не моя воля. Я...типа его сексуальная игрушка. Ему просто нравится, чтобы я вел себя с ним, как сволочь, а потом он меня наказывает за это. Его это заводит.
И вот тут мне становится жаль Рому. Я присматриваюсь к нему, и становится ясно, откуда все остальные отметины – все та же рассеченная бровь, плюс уже практически зажившие шрамы на щеках, кровоподтек на губы, эти следы от пут на запястьях, полоски нового эпителия там, где его, видимо, высекли хлыстом или прутом (если вы сдирали кожу, вы поймете). Темно-коричневый свитер растянут и в пыли, как будто парня покатали по полу. Горловины нет, и на шее видна парочка засосов. Это не омерзительно, это печально.
- И почему ты с ним? Как так вообще произошло?
- Не знаю. Меня просто так сюда приволокли, – он пусто пожал плечами.
- В смысле?
- Ну...Я возвращался домой просто поздновато, а в подворотне пьяная компания была. Ну, они меня побили до потери сознания, а очнулся я уже в его притоне...
- Притоне?
Это историю я узнавала целую неделю. Иванцов выпустил меня из чулана, как запуганного котенка, разрешил остаться в этой комнатке, принес неизвестно откуда новую одежду – мужские джинсы, футболка, мешковатый свитер и кеды. Время от времени он проведывал меня. Свет здесь был включен только тогда, когда Иванцов являл сюда свою персону. “Чтобы не заметили”, – объяснял он пунктик по поводу тьмы. В шкафу лежал на нижней полке свернутый матрас, выше – складные ножи и разряженный пистолет, а на верхней покоилась парочка книг. За этими книгами я и коротала свой досуг. Когда Рома приходил, с едой и новыми побоями, я с каким-то чувством долга перед ним готовила ужин. А после ужина предавалась бесконечным расспросам. И знаете, узнав историю Иванцова, я, пусть и на сотую долю, но всё же стала более мягкой. Плюс те сутки в кладовке тоже сыграли свою роль.
Его избили просто, потому что попался под горячую руку. Пьяные накуренные идиоты. Били до тех пор, пока он не отключился, истекая кровью. А потом потащили в свой притон. Этот самый “притон” был у меня над головой, в смысле, на первом этаже. Здесь собирались те, кто готов был мать продать за наркотики. Я не думала, что в Гродно такое бывает. Я вообще всегда надеялась на то, что такое только в кино бывает и нтв-шных новостях. Здесь была такая изоляция, что я не слышала всё, что творилось выше, а остальные не могли услышать меня. И это, конечно, было хорошо. Наверное. Не знаю. Меня посещала мысль, что меня сделают такой же, как Рома, но парень быстро успокоил меня. Тут зона для геев и лесбиянок. Ему “посчастливилось” попасть именно в эту зону, потому что она находилась ближе всего к тому месту, где его побили. Притащили в подвалы, и (всё, как по закону сюжета) здесь тогда какой-то наркоман трахал блондинку а-ля “кукла Барби”. Потом оказалось, что этим наркоманом был Артем, который, к слову, являлся одним из лучших подлиз-подстилок самого главного – Кирилла. Кирилл является опорной точкой в наркоторговле по Минску. И он гей. Когда об Роме вспомнили – на третьи сутки голода и холода в том же подвале, где валялась совсем недавно я, – Кирилл счел его весьма симпатичным. И в итоге Роман Инвацов уже полгода в клубе фаворитов главного ублюдка города. Поняв, что просто так ему из этой хуйни не выбраться, он тупо чаще других подставлял свой зад под этого извращенца и успел много чего узнать и понять о здешней системе. И система, хоть и довольна сложная, улаживает в себе одну простую истину – угождай Кириллу, и будет тебе счастье.
- Меня отсюда не выпустят? – уже бесцветно спрашиваю я, ставя кастрюлю на плиту.
- Я ничего пока не могу. Пытался два раза и... – он показывает на новый синяк у виска. – Если ты сбежишь, нам обоим конец. Тебе – потому что ты далеко не убежишь. А мне за то, что не следил за тобой.