Клетка из слов [Литрес]

– А я мистер Пеллетье, ну, вроде как, хотя меня так называют только в банке. Для своих Элтон, или Эл. – Он всматривается в мое лицо. – Ты знаешь моего сына. Ты друг Натаниэля.

– Да, – подтверждаю я. – Извините, я не сразу понял.

– Он мной не особо гордится, – вздыхает мистер Пеллетье. – Ну, дети должны быть лучше родителей. Это правильно.

Мне нечего на это ответить. Чтобы сгладить повисшую тишину, делаю огромный глоток газировки, но тут же закашливаюсь, и она течет у меня из носа.

– Могу я взять себе крышки? – спрашиваю, отдышавшись. При взгляде на них я вспомнил отца и его дурацкие запонки. Может, я смогу сделать ему новую пару – старые куда-то потерялись.

– Конечно, а зачем?

– Это довольно сложно объяснить, но вообще это подарок отцу.

– Хорошо, – одобрительно говорит рыбак. – Любовь в семье – это хорошо.

Крышечки от бутылок у меня в ладони превратились в маленькие драгоценные самородки.

– Хочешь увидеть снасть на акул?

Я хочу.

Снасть представляет из себя катушку с гидравлической системой; на леске блестят несколько жутких острых крюков. При взгляде на них меня передергивает.

– Понимаю, – хмыкает рыбак. – Злые штуковины. Если честно, у меня в последнее время сердце кровью обливается, когда я охочусь на акул. У них такие умные глаза. У акул. Последний раз, когда поймал рифовую, отпустил. Увидел ее боль. Теперь – только синие. Это совсем другое дело. Те еще сволочи. Синюю я могу тянуть на леске вдоль берега сколько влезет. И без всяких сожалений.

Я смеюсь. Отец Ната показывает мне ловушку для лобстеров и зуб большой белой акулы, который висит у него на груди.

– Подарок Натаниэля, – объясняет он. – Натаниэль – хороший мальчик. Он ее не поймал, просто нашел на пляже. Только не говори ему, что я тебе это сказал. – Рыбак поглаживает зуб большим пальцем. – Он правда хороший мальчик. Но растет. Теперь нечасто бывает дома. – Тут его лицо проясняется. – У меня же есть печенье с раздавленными мухами[7]! И оно правда с мухами! Я тебя угощу. – Он шутит, но я вижу тень грусти на его лице. Есть такие эмоции, которые ты всегда безошибочно распознаешь, насколько бы мимолетными они ни были. Отцу Ната одиноко. Я думаю о своем отце, который совсем не горит желанием проводить с нами время, и насколько все это обидно.

Печенье оказывается очень сухим и разваливается в руках. «Мухи» в нем – разбухший изюм.

– После того как ушла жена, у плиты пришлось встать мне, – говорит мистер Пеллетье. – Это рецепт моей бабушки. Мне кажется, кто-то должен их готовить. Плохо, когда хорошая вещь пропадает.

– Когда ушла мама Натана? – спрашиваю я, но тут же осекаюсь: – Извините.

– Все нормально. – Мистер Пеллетье разминает очередное печенье своими тонкими пальцами. – Семнадцать лет назад, так что достаточно давно, да? Арлин только родила Натаниэля. Какая женщина бросит своего новорожденного ребенка? «Я не вернусь», – так она мне сказала, а я ответил: – «Ладно, только оставь мне сына. Я его хорошо воспитаю». – Он замолкает. – Она вернулась к своим паршивым привычкам, которые обещала бросить, когда мы поженились. Так что я отпустил ее, а Натаниэль остался со мной, и у нас вдвоем с тех пор все очень хорошо. – И снова на его лицо падает та же тень. – Мне бы только хотелось, чтобы он почаще бывал дома.

Я смотрю на часы.

– Черт! – ахаю я с набитым ртом. – Извините, мистер Пеллетье, мне пора.

Но когда я прибегаю на главную улицу, маминой машины там уже нет.

Мистер Пеллетье отвозит меня к подножию холма в своем грузовике, разрешив прокатиться в кузове. Это просто потрясно.

Захожу в гостиную и вижу маму, которая сидит на диване и пьет чай с малиновыми листьями.

– Где ты шлялся, Уайлдер? Я тебя час в городе прождала!

– Извини. Я встретил друга.

– Никогда больше со мной так не поступай, ясно? Меня от нервов чуть не стошнило. Чуть не стошнило! Неблагодарный мальчишка. – Ее голос с крика понижается до шепота, и она, побледнев, откидывается на спинку дивана.

– Ты в порядке, мам?

– Да, – отрезает она. – Я сделала сэндвичи на обед, но они уже кончились. Есть хлопья, если ты голодный. Правда, нет молока, твой отец поехал за добавкой.

– Не сомневаюсь, – язвлю я.

Беру горсть сухих хлопьев. Мне так даже больше нравится. К тому же я объелся печеньем.

– Не надо так есть, – раздраженно говорит мама. – И не говори таким тоном об отце. Прояви уважение.

– Ага, сейчас! – ору я и захлопываю за собой дверь.

Я несусь вниз по тропинке. Ветер холодно и жестко хлещет меня по лицу. Все просто офигенно паршиво.

Впереди я вижу человека на велосипеде в ярком, кислотно-желтом костюме. Ветер дует в мою сторону, так что меня не слышно. По расслабленно опущенным плечам, спокойному повороту головы и задумчивому взгляду я понимаю: велосипедист думает, что он один.