Клеточник, или Охота на еврея

Они знали про «Мудрика» вместо «суслика» и могли предположить, что осуществляют акт возмездия. Но вопрос, почему просто не замочить Клеточника (так они называли меж собою Фогеля) занимал их не меньше, чем следственную группу и самого «виновника торжества». Разумеется, спросить не смели — не дай бог! Лишний вопрос мог обойтись слишком дорого. Ведь Пат и Паташон понимали (им ли не понимать!), что не одни они такие опытные, умелые и ловкие — у Больших Хозяев всегда есть наготове параллельная группа зачистки. И продуманные ими отходы лишь на время уберегут от резервного, дублирующего отряда поиска и уничтожения.

«Дозрел или не дозрел? Слаб, хлипок, труслив, но глубоко ли страдает? Испытал ли в полной мере род пытки, уготованной только интеллектуалу, этот безумный предсмертный кошмар? Должна, должна была сработать удушливая угроза насильственной гибели! И все умножается парализующим волю недоумением у края бездны: «За что? Почему я? В чем я виновен? Кому помешал?»

Его могущество простиралось далеко, но проникнуть в мир душевных терзаний маленького человечка, не входя с ним в непосредственный контакт, он все же не мог. Тут надобно в глаза глядеть, слышать речь вживую, ловить флюиды… и наслаждаться.

Он еще раз мысленно перепроверил себя: правильно ли поступил, не отняв у Клеточника жену и сына.

«Нет, расчет верен. Иначе в финальной сцене спектакля, замысел которого стоил ему так много душевных и творческих усилий, пришлось бы иметь дело не с человеком, путь и доведенным до крайнего отчаяния, а с полутрупом, полностью лишенным воли к жизни, не способным даже к подобию сопротивления. А это не входило в план. Ему нужен хомо сапи-енс, а не подыхающая псина.

«Важняк»? И с этим игра идет по нотам. Ах, как он мечется мыслью, пересчитывая, перебирая в памяти трупы, подозревая и не смея подозревать! Как изнуряет мозги, пытаясь объяснить себе именно эту модель преступления, обнаружить хоть какую-то систему, какую-то цель в действиях убийц или заказчика! А каково ему с Фогелем — то ли скрытым революционером, реализующим самоубийственный план, то ли жалким обывателем, вокруг которого по невообразимым причинам бурлят страсти и растекаются лужи крови? Много бы отдал Тополянский за информацию о существовании «команды Митника»! Но этой информации ему не видать как своих ушей, потому что ею располагают только три человека: он сам, Федор Мудрик, и два компьютерных гения, два китайских брата-близнеца по фамилии Вей, живущие в разных странах и выполняющие на пару за бешеные деньги такие хакерские фокусы, на какие способен, мало кто в мире.

(«Командой Митника» Федор Захарович называл их про себя в честь одного из наиболее наглых и талантливых компьютерных взломщиков конца прошлого века).

Кто? Зачем? Почему уничтожены эти, а не другие? Как Фогель оказался в магазине по продаже валенок? Почему, наконец, до сих пор дышит этот еврейский тихоня?

Кишка тонка, господин Тополянский? Слабо, следачок?

Пора, пожалуй! «Мастурбация» доставила удовольствие и подготовила к самому главному, самому сильному «оргазму» в его жизни. Какие там Дора с Норой! Его ждет экстаз посильнее: апофеоз реализованной воли. Тридцать лет совершал он упорное восхождению к той позиции, с которой можно было, наконец, командовать этой операцией мести, будучи полностью свободным в выборе ее способов и степеней.

Мог ли раньше, намного раньше? Конечно же, мог. Еще тогда, четверть века назад, когда вышел на теневое сотрудничество с осташковскими, сделался их мозгом, их стратегом, оставаясь для всех секретарем комитета комсомола в подмосковном захолустье. Или чуть позже, когда возглавил молодежное научно-техническое общество и гнал в Москву электроприборы с местного оборонного завода, купаясь в деньгах. Или в начале 90-х, когда делал карьеру в органах, имея неограниченные личные финансы и засекреченный штат агентов — от стукачей до киллеров. Или спустя несколько лет, когда дружба с Володей Лушиным подбросила его в те политические сферы и на ту ступень спецслужбы, с высоты которой гордо озираешь окрестности державы, почти уже твоей.

Нет, тогда было не время. Только неограниченная власть, о которой мечтал и к которой шел с остервенелой неуклонностью, позволила сотворить давно задуманное в безупречной режиссуре, неторопливо, в полной для себя безопасности упиваясь процессом».

Он был исключительно умен, коварен, и он умел ждать. И дождался.

— Пора, мальчики, готовим кульминацию? — с несвойственным для него пафосом произнес Федор Захарович, одобрительно поглядев на «сладкую парочку».