Клятва королевы

Пока весь мир наблюдал за нашими первыми осторожными шагами в роли правителей, я тщательно скрывала боль. Для потворства собственным желаниям не оставалось ни времени, ни места. И тем не менее случались моменты, когда после ужина в зале Фернандо неуверенно поворачивался ко мне с немым вопросом в глазах. Каждый раз мне хотелось кивнуть, простить и сдаться; вновь ощутить прикосновение его рук, прижаться к нему всем телом. Стыдясь собственных плотских чувств, я исповедалась брату Талавере и услышала от него в ответ, что проступки моего мужа не должны препятствовать исполнению священного супружеского долга перед Фернандо. Брат Талавера не стал напоминать о моих обязанностях королевы, но намек был ясен — хотя наша дочь, Исабель, росла здоровой, я прекрасно понимала, насколько быстро и неожиданно может случиться трагедия. Мы с Фернандо должны были всеми силами хранить нашу родословную, укрепляя положение на троне не только реформами.

Мы обязаны родить сына.

Но я не могла просто так сдаться. Казалось, будто я смотрю на собственные поступки со стороны, боюсь их и понимаю, что, отвергая мужа, я ничего не добьюсь, но не в силах поступить иначе. Я оправдывала себя тем, что он ни на чем не настаивал, не гневался — лишь отворачивался и, допив вино, удалялся в свои покои.

Когда он извинится, убеждала я себя, скажет вслух, что был не прав, тогда и прощу его. И в то же время я понимала, что он на это никогда не пойдет, как и я, — мы были не из тех, кто стал бы унижаться, даже друг перед другом. Фернандо придет ко мне лишь тогда, когда я дам понять, что готова принять его — так же, как он меня.

Тупиковая ситуация могла длиться вечно, превратив нас в чужаков, деливших друг с другом лишь общую крышу над головой, если бы в игру не вступили более серьезные силы.

Но именно так оно и случилось.

Был апрель тысяча четыреста семьдесят пятого года.

Мы отправились в Вальядолид, на празднество, устроенное в нашу честь влиятельным кланом Мендоса, намеревавшимся открыто объявить о поддержке нашей верховной власти и подавить любое тлеющее недовольство.

Несмотря на жалкое состояние казны, я по этому случаю почти полностью опустошила ее, зная, что, лишь превзойдя грандов роскошью, мы с Фернандо сможем склонить их на нашу сторону. Наша программа реформ набирала высоту, и нам требовалась любая поддержка.

Внешне проявляя чудеса любезности, я внимательно наблюдала за вельможами, шумно въезжавшими в город, чтобы воспользоваться нашим великодушием. Хотя честь быть хозяевами праздника принадлежала Мендосам, я сама составила список гостей и намеренно включила в него тех, кто еще не принес нам клятву верности. С едва скрываемым смятением я смотрела, как они приближаются к нашему помосту, открыто демонстрируя свое богатство. Их плащи были расшиты золотом, а драгоценностей их жен и дочерей хватило бы на содержание войска. Далеко не каждый в королевстве страдал от нищеты, и я втайне порадовалась, что рискнула пойти на расходы. Нельзя было допустить, чтобы своим парадом бессмысленной расточительности они превзошли нас, новых правителей Кастилии.

В день рыцарского турнира на открытом воздухе я надела расшитое изумрудами и золотом парчовое платье — за него я заплатила своим ожерельем, — с отделанными горностаевым мехом свисающими красными рукавами с рубинами на манжетах, и украсила волосы жемчужной сеткой. Фернандо тоже последовал примеру других, выехал галопом на поле в великолепных доспехах толедской работы, блестящий нагрудник которых украшала золотая с серебром вставка, изображавшая нашу эмблему в виде стрел и уз. Сердце мое сжалось, когда он, сидя в седле, поклонился перед троном, по традиции ожидая знака моего уважения. Облаченный в сверкающий металл, он походил на рыцаря из легенд; подавив угрызения совести, я стала смотреть, как он яростно атакует противников, повергая одного за другим.

Когда мы поднялись, аплодируя, Беатрис прошептала мне на ухо:

— Не важно, как он поступил, но ты же не собираешься отвергнуть его навсегда?

Я резко взглянула на нее. Не раз говорила, что на публике ко мне всегда следует относиться с почтением, ибо только тогда раздражительная знать поймет, что я не намерена править по образцу покойного брата, но Беатрис говорила что хотела и когда хотела.

— Ну? — добавила она, уперев руки в бока. — Что тебе еще нужно? Он только что преломил перед тобой свое копье. Советую предложить этому копью ножны, пока тебя не опередила какая-нибудь дерзкая девчонка.

Я замерла, а потом, сама тому не веря, ощутила внезапную радость, вынудившую меня крепко сжать губы, чтобы не рассмеяться при всем дворе.

— Мне передать ему? — спросила она.

Я решительно подняла голову и прошипела:

— Да. Только лично. Не хочу, чтобы кто-либо совался в мои дела.

В тот вечер я со всей тщательностью облачилась в лазурное шелковое платье и смазала дорогим лавандовым маслом запястья и шею. Инес зажигала ароматные восковые свечи в количестве, которого хватило бы, чтобы осветить собор, и в конце концов пришлось сказать ей, что, если она не хочет ослепить Фернандо, ей следует остановиться.