Клятва на стали

Я вытряхнул запястный нож, повис на побелевших пальцах и сунул острие в свинцовую заливку. Немного поковырявшись, я добрался куда хотел и принялся медленно надавливать на стекло стальным рычагом. Меня вознаградил негромкий щелчок вкупе с парой длинных трещин, потянувшихся от угла к другому краю панели.

Я улыбнулся, очистив нижний угол от заливки. Висеть и ковырять зубье ножом, которым уместнее пырять, было ни весело, ни легко, но мысль о реакции сестры, когда та обнаружит взлом, побуждала меня продолжать. Равно как перспектива падения навзничь.

Высвободив нижний край панели на треть, я поддел фрагмент стекла и сбросил в сад, скривившись от далекого звона. Внизу засопели ночные сторожевые псы – Лазарус, Ринальдо и Ахерон, но мы были старыми друзьями с тех пор, как я подсадил их на ахрами. Втер его в ломтики ветчины, и ребята, стоило мне объявиться, не делали ничего, кроме как слюни пускали и виляли хвостами.

Второй кусок стекла поддался легко. Больше всего хлопот доставил третий. В итоге я порезал средний палец, но, когда дело было сделано, мне удалось просунуть руку и выщелкнуть шпингалет.

Окно распахнулось. Я проделал занятный гимнастический трюк, нырнув под отлетевшую створку, но проник в комнату без особых трудов, не считая пары красных мазков на стене и оконном переплете.

Очутившись внутри, я со стоном сел на пол. Помилуйте, мне уже годы не приходилось заниматься серьезными взломами. Бедра и икры дрожали, а пальцы левой руки до сих пор чувствовали, как впиваются в камень. Я ненадолго смежил веки, смакуя чувство избавления от надобности цепляться за свою жизнь, а потом вспомнил о пальце.

Я проник в помещение через окно музыкальной комнаты, а это означало, что здесь полным-полно бумаги. Под руку подвернулась первая страница «Чар дочери Первосвященника» за авторством Паулюса – вещи, которая, как я ни сомневался, произвела фурор при дворе. Она сгодилась, пока я извлекал кисет с травами и рылся в нем. Тот был заполнен далеко не так хорошо, как бывало во времена, когда я жил над лавкой Эппириса, но мне удалось найти пакетик с порошком из водорослей шерстянщика и длинный лоскут чистого полотна. Первый помог остановить кровотечение, а второй довершил дело, позволив мне вполне беспрепятственно пользоваться рукой.

Бросив на пол окровавленного и скомканного Паулюса, я подкрался к двери и приоткрыл ее.

Мрак. Тишина. Порядок.

Я быстро прикинул, не поискать ли внизу, и отверг эту мысль. Кристиана могла хранить там счета, расписки и документы, касавшиеся мелких измен и предательств, но то, что я искал, было более личного свойства. А для женщины, которая полжизни пробыла куртизанкой, секретность и приватность означали только одно место: спальню.

И все-таки отсутствие Кристианы не означало, что дом пустовал.

Я крадучись дошел до лестницы, немного спустился и прислушался. Из кухни доносился смех, а из-под двери в комнату дворецкого Йосефа за главной гостиной выбивался свет. Кот из дома – мыши в пляс. Не исключалось, что кто-то вздумает наведаться в покои Кристианы, когда я буду находиться там, – слуга или раскаявшийся супруг с вазой свежих цветов, явившиеся в неподобающее время, порушили больше афер, чем я мог упомнить, – однако тон и громкость беседы подсказывали мне, что в ближайшее время свидетелей ждать не придется.

На цыпочках я вернулся наверх и миновал коридор. Под дверью горничной было темно, но я скользнул мимо неспешно и бесшумно, после чего осторожно скрипнул следующими – двойными, кремового цвета и позолоченными. И сделал все правильно, так как горничная Сара находилась внутри. Она свернулась калачиком на сиденье возле окна в приемной Кристианы и негромко похрапывала.

Я застыл, затем медленно выдохнул. Затруднение.

Будь это лежбище какого Кента или даже крепость нобля, я мигом приставил бы к глазу горничной нож и сунул в рот кляп. Но это была служанка сестры в сестрином доме, и нанеси я ущерб имуществу – визгу не будет конца.

Вдобавок у девушки была милая улыбка. Я видел ее однажды, а дальше лишь краем глаза, но она наградила меня ею в разгар очередной тирады моей сестры, когда мне удалось ответить особенно удачно. Я счел, что такое сочувствие, не говоря об отваге с учетом возможных последствий, перехвати этот взгляд Кристиана, заслуживало известного уважения.

Поэтому взамен я извлек пузырек горланова масла, немного смочил тряпицу и аккуратно положил ей под нос. В достаточно мощной дозе дистилляты и травы, содержавшиеся в масле, могли вырубить бодрствующего мужчину, но для этого следовало хорошенько пропитать им платок и прижать к лицу как минимум на минуту, а то и дольше – мера, к которой я не хотел прибегать сейчас. В теперешнем применении горланово масло углубит девичий сон, и разбудить горничную удастся, лишь хорошенько встряхнув, и то не сразу.

Я присел на корточки и подождал сколько нужно, считая удары сердца и стараясь не отвлекаться на пораненный палец. Затем убрал тряпицу, отложил подальше на пол и принялся за работу.