Клязьма и Укатанагон

Ключи Славиных висели на гвозде у входа в сарай, а тесак лежал на верстаке, и когда Светлана шла из сарая к калитке, Татьяна с Женей видели, как край его поблескивал на солнце. Прикрыв собственную калитку, она дошла до калитки Славиных, открыла, закрыла ее без стука и медленно пошла вдоль забора, разделяющего участки. Через щели было видно, как фигура в светлом платье сначала двигалась, а потом замерла. Как только голова и шея Бруно пролезли в отверстие, Светлана с шагом ударила поднятым тесаком, но тесак только наполовину рассек ему шею. Бруно попытался вытащить голову назад, и голова его на куске шеи зацепилась за доску, и он дергался, пытаясь выправить ее. Шея прижималась к доске так, что зажимала перерезанную жилу, но Бруно дернулся – и кровь, ярко текшая по белому гладкому перу, брызнула вдруг Светлане прямо в лицо и на грудь. Светлана, успевшая снова поднять тесак, вторым ударом отсекла Бруно голову.

Татьяна и Женя увидели, как тело Бруно без головы отсоединилось от забора и, фонтанируя кровью, рванулось и побежало, но буквально через пару секунд рухнуло на дорожке. Женя чуть привстала и, полунаклоненная, метнулась в сторону, стараясь успеть добежать до глухого угла, заросшего сорной травой и крапивой. Ее рвало с паузами, с каким-то приглушенным звуком, видимо, она сдерживалась изо всех сил. Татьяна, бормоча «господи, господи», побежала в дом за водой, налила доверху кастрюльку и, боясь пролить, но все равно проливая, пробежала обратно. Намочила край полотенца и протянула Жене. Отплевавшись, обтершись и прополоскав рот, на ватных ногах та вернулась за стол. Когда Татьяна опять посмотрела на щелястый забор, светлое пятно только начало обратное движение вдоль забора. Татьяна, понизив голос, спросила: ты что, залетела, Женя? Женя молча смотрела на забор. Когда светлое пятно пропало, она повернула голову к Татьяне и строго сказала: да.

– Поехали отсюда вместе с нами, – быстро и тихо сказала Татьяна.

В калитку, толкнув ее тесаком, зажатым в правой руке, вошла Светлана. В левой руке у нее была голова Бруно. Лицо, платье и тесак были залиты кровью.

– Протри мне, пожалуйста, глаза, Татьяна.

Татьяна, взяв полотенце, подошла к Светлане и осторожными движениями стала протирать ей лицо.

– Чем оно у тебя воняет? – спросила с закрытыми глазами Светлана.

Татьяна ахнула:

– О господи, сейчас, погоди минуту, другое принесу.

– Не надо, – остановила ее Светлана, – в душ пойду, а вы не уходите никуда, ждите меня. – Светлана прошла вперед, бросила голову Бруно рядом с его телом, ковырнула ее сапожком, чтоб она встала вертикально, и повернула к душу. Слышно стало, как за кустами черноплодной рябины зашумела вода в кабинке из гофрированной пленки.

– Мы во вторник уезжаем, поехали с нами. Нельзя тебе здесь оставаться. Видишь сама-то? – пристально глядя на Женю, четким шепотом проговорила Татьяна.

– Вижу.

– Вторник рано утром, в шесть тридцать к нам.

– Я не могу ехать в машине, меня тут же выворачивает, – сказала Евгения.

– Довезем тебя до станции, поедешь на поезде, главное – стартовать, а ему скажи, что с нами поедешь.

– Кому сказать? – тихо и сердито спросила Женя.

Татьяна молча смотрела на нее, потом ответила:

– Кому решишь, тому и скажи.

– Спасибо, я решу, – Женя сидела, иногда близоруко поглядывая на белое взъерошенное пятно на дорожке, и думала, по какой бы причине сбежать из-за стола.

– А вот и труженики сельской механизации! – Татьяна обращалась к входящим в калитку двум мужчинам в рабочей одежде.

Один, Павел Никитин, блондин лет сорока пяти с крепкими плечами, прошел прямо к столу и откусил протянутый ему Татьяной бутерброд. Второй – русоволосый, высокий, худощавый мужчина с усами и не очень ухоженной, но все же аккуратной бородкой – Сергей, муж Светланы, – поздоровался с Татьяной и, глядя на Женю, немного нарочито спросил, легко проговаривая сложное отчество: – Как ваши дела, Евгения Золтановна?

– Спасибо, прекрасно, Сергей Дмитриевич. А у вас?

– Все хорошо. За два дня оживили два трактора за достойное вознаграждение.

Сергей Корецкий, когда-то, до знакомства со Светланой и переезда во Владимир, инженер-механик на крупном московском заводе, был для нескольких окрестных районов кем-то вроде эксперта по ремонту сельхозтехники и вообще ремонту механизмов. В последние годы, когда его таланты стали очевидны для всех, оставшиеся еще в районе полуживые кооперативные и частные хозяйства присылали за ним машину и увозили его к себе на несколько дней. Там, в мастерских, на мехдворах или просто в сараях, похмельные местные механизаторы под его руководством разбирали-латали-налаживали любую технику, от потрепанных навесных граблей до тяжеленных, в рыхлом черном сале, двигателей комбайнов и линий по распилке леса. Работа его была, по местным меркам, весьма высокооплачиваемой: платили наличными по жесткой почасовой ставке, им самим установленной и включавшей, к возмущению всего сельского народа, время на приезд, отъезд и обед.

– Подставляй лапы, полью, – сказала Татьяна, скормив мужу бутерброд.

– Нет, тут надо с хозяйственным мылом.