Клязьма и Укатанагон

– Хорошо, садись тут, Света в душе, сейчас принесу тебе мыло. Сережа, как настроение? – спросила на ходу Татьяна.

– Отлично, очередная победа профессионализма над злобным железом. – С дорожки он увидел валяющегося в глубине участка Бруно и отдельно его поставленную на попа голову, подошел, постоял и пошел к умывальнику, рядом с которым за шторой шумел душ.

– Свет?

– Это не Свет, это Серый Волк, санитар леса, дерни за веревочку – дверь и откроется.

– Выбрала момент, да? – он мыл руки под рукомойником и смотрел на лежащие на скамейке платье и белье, испачканные кровью.

– Бабушка твоя только зря пирожки ела, – отвечала Светлана, но Сергей уже шел к столу.

Рюмки были наполнены, Татьяна дополнительно нарезала салат и накладывала в тарелки.

– Сколько, Паш, заработал в бюджет семьи? – спросила у Павла Татьяна.

– Это к Сергею. Я смотрел хозяйство.

– И как хозяйство?

– Тихий ужас. Тридцать лет технике, мозгам сто.

– Что такое тридцать лет? – мрачно сказал Сергей. – Мелочи.

– Хозяйства разоряются.

– И что теперь?

– Не знаю, может, это и хорошо.

– Вот-вот. Может, все хорошо! То у нас тут безземелье было, хрестьянину пахать нечего, это при миллионах необработанных гектаров; то леса исчезают, ах-ах, плачем всем драмтеатром, русский лес пропал, а он в реальности гниет на корню, потому что не успевают этот лес вырубать; а то земля не родит, бастует, нечерноземье, беда, только у немцев почему-то родит; а то хозяйства разоряются, которые еще при царе разорились. Что же на самом деле происходит? Павел Николаич говорит: проблема в мозгах, а вообще-то, может, и все хорошо. Вот что это за слова? Беда или все хорошо? Такая точность у нас. От «будь здоров» до «сдохни».

– Ну, вроде как своя страна, наши люди, переживаем, ошибаемся и переживаем.

– Наши люди?

– Ну да.

– Твои они, что ли? Твое пьют-едят? Твою жизнь живут? Твое имя позорят?

– Живут рядом, на одном языке говорят.

– Да китайцы они немецкие с чучмеками пополам, семь миллиардов на земле и все живут рядом, они твои?

– Н-е-е, наших сильно меньше.

– Свою жизнь живи.

– Согласен, в какой пробирке родился – в такой и пригодился.

– Салат возьмите, мужчины, сейчас еще картошка вам будет.

– Все зря, значит, что думали и писали про народ, про труд, про лес? – мягко спросила Евгения.

– Если нет точности в понимании, что мог сказать нам устами своего прекрасного героя Антон Палыч Чехов? Что грустно жить? Что он нам посоветовал такого, чтоб мы взялись и воплотили? Если честно – ничего.

– В школе проходили, что в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли, – напомнил Павел Николаевич.

– Ну да, но на этом настаивали многие, например еще Святая инквизиция.

– Здорово сравнил.

– Вчера жили вчерашней иллюзией, сегодня живем сегодняшней, а завтра будем завтрашней. Никто не может заранее знать собственное мнение. Вот у Павла Николаича сегодня, например, травма от реальности…

– И темку острую треплете, и закусываете вкусно, приятно посмотреть, – вставила Светлана, в розовом халате и с головой, обмотанной полотенцем, вернувшаяся за стол.

– …поведай обществу, Павел Николаич.

– Прямо вот сейчас, за едой? – усмехнулся Павел.

– Ну да, тема, конечно, низкая, но мысль высокая. Пошли мы ферму смотреть, а там ветеринару нужно было получить от бычка, ну… как бы выразиться, материал…

– Может, все же потом?

– Не переживай, москвич, это жизнь, природа, как вот эти яйца вареные. Смотрим: поставили верстак повыше, накрыли коровьей шкурой и прибили к нему деревянное сиденье от унитаза. Все. Привели быка, он прямо рвется в бой, вскочил на верстак, и крепкая такая девушка-ветеринар в белом халате поймала в сиденье эту его штуку и подставила под нее ведро. А еще и пошутила смело, но это уже не за столом. Вот реальность: сама природа, в виде натурального быка, в важнейшей для нее, так сказать, ситуации принимает желаемое за действительное. Или действительное за желаемое. Куда уж разобраться нам, живущим немного более сложной жизнью.

– Можно попробовать мозгами.

– А юная ветеринарша чем пробует? Живет там, где, как тебе кажется, все погибло и разорилось, а вот ей кажется по-другому. У нее что, мозгов нет?

– Я думаю, девушки-ветеринары самые большие реалистки, – сказала Женя.

– Да нет, – засмеялась Татьяна, – девичья трезвость – иллюзия. А вот бедный бычок, когда очухается, что скажет?..

– Он не очухается, Тань, он живет дальше, не приходя в сознание.

– Ладно вам, – сказала Светлана, – прямо трагедия мужской жизни. Ты теперь помещиком будешь, Павел Николаевич?

– Что ты, что ты, у нас главное теперь – политическая карьера, а мы, селяне, так, забавляемся…

– Ой, ой, это кто тут одинок, заброшен с детства?..

– Погоди, Крупнова, погоди, сколько земельки-то собрали, Павел Николаевич, похвались.

– Тебе что, это интересно? – спросил Павел.

– Очень. У меня тоже хозяйство.

– Любознательная какая… Ну… Три деревни душ християнских.

– А можно, пожалуйста, Павел Николаевич, скажите в гектарчиках.

– Ну хорошо. Примерно, ну, десять тысяч.

– Гектаров? Солидно. И сколько туда уже вбухано?