Клич

Но Горчаков хмурился, потирал колени и продолжал молчать. Плохое настроение его было вызвано не только шумным совещанием у царя (последнее время он не выносил шума и терял нить разговора, едва только кто-либо повышал голос), но и новым выпадом Милютина. Вечером предполагалось чтение его "Истории войны 1799 года", читать должен был граф Адлерберг. Дмитрий Алексеевич придавал этому какое-то особое значение. Подошел к Горчакову и напомнил, что накануне он обещал остаться.

"Разве? — спросил Горчаков. — Если мне не изменяет память, речь шла о каком-то другом романе". Он намекал на "Богатырей", чтение которых уже заканчивалось.

Милютин вспылил:

"Вашей светлости должно быть хорошо известно, что я не занимаюсь беллетристикой".

"А жаль", — сказал Александр Михайлович, которому уже вожжа попала под хвост.

По правде сказать, его "Войну" Горчаков читал сразу же после выхода из печати, и читал не без удовольствия; кажется, он даже сделал для себя из нее кое-какие выписки. Видимо, Дмитрий Алексеевич прослышал об этом и надеялся, что князь повторит свои впечатления в присутствии Александра II.

Затея его не удалась, и он сорвал свое разочарование на Горчакове.

"Кстати, хочу заметить, Александр Михайлович, что ваше отношение ко мне в последнее время резко изменилось, — сухо сказал он. — Уж не подозреваете ли вы меня в сочинении анонимных писем?"

"Ба, с чего бы это?" — удивился канцлер. В эту минуту он вдруг подумал, что Милютин и в самом деле мог приложить руку к известной всем грязной истории с письмами. Но тут же отбросил эту дикую и несообразную мысль.

Однако Дмитрий Алексеевич, видимо, заметив мелькнувшую в его глазах тревогу.

"Впрочем, как вам будет угодно, — сказал он. — Камня за пазухой я не держу, но во многом согласен с автором письма. Ваше нынешнее нерешительное поведение действительно очень странно".

Ну что с ним поделаешь? Прекрасный военный специалист, но никудышный дипломат, а все туда же со своими советами. На последнем совещании чуть не впал в истерику вместе с государем в связи с ответом Франца-Иосифа. А что они ожидали? Неужели и в самом деле надеялись, что Австрия будет покорно подыгрывать России? Не могут понять, что нам для предстоящих военных действий вполне достаточно ее нейтралитета, подкрепленного к тому же гарантиями Бисмарка. Поддакивая царю, Милютин кричит об изоляции, а что сделал лично он, чтобы избежать этого? Его откровенные разглагольствования об открытии военных действий только разжигают страсти.

"Все почему-то считают, что дипломатия — азартная игра и не более", — с горечью подумал Горчаков, садясь в карету, чтобы поскорее оказаться у себя дома, в Ореанде. Здесь он мог расслабиться, на время забыться над томиком стихов, предаться спокойным воспоминаниям, дававшим ему желанное отдохновение.

Но нарастающий гул событий все настойчивее вторгался в его жизнь — томик стихов лежал на ночном столике нераскрытым, а воспоминания были прерывисты и сумбурны. К тому же перед непогодой все чаще стали пошаливать ноги, и мало кто догадывался, каких неимоверных усилий стоило ему подыматься по утрам с постели (среди придворных даже ходили слухи, что, сказываясь больным, он просто притворяется).

Горчаков вздохнул, поморщился и вдруг спросил Жомини:

— А вы, Александр Генрихович, как вы расцениваете ситуацию? Судя по вашему лицу, телеграмма Гирса произвела на вас удручающее впечатление?

— Мне не хотелось бы вас разочаровывать, — осторожно сказал Жомини, — но мои прогнозы, увы, не оптимистичны. Если мы не остановим турок немедленно, Сербия будет поставлена на колени.

— Господи, — проворчал Горчаков, — оставьте этот "штиль" для ваших блестящих депеш и докладных, любезный Александр Генрихович… "Остановим турок", "на колени", — с издевкой повторил он. — Скажите лучше прямо и просто: если мы немедленно не принудим турок к перемирию на наших условиях, сербы будут разбиты.

Телеграмма Н.К. Гирса А.М. Горчакову

"18 октября 1876 г. Секретно

Открытым текстом. Ристич телеграфирует сегодня Протичу.

Шифром. Отечество в величайшей опасности. Черняев телеграфирует, что, если перемирие не последует в течение 24 часов, турки, опустошив все в десять дней, возьмут и сам Белград. Турки бомбардируют Алексинац, взяли Джунис, идут на Крушевац. С другой стороны, Дервиш-паша, покинув Черногорию, подошел к границе сербской. Необходимо отделить вопрос перемирия от остальных пунктов и, если возможно, хоть завтра остановить неприятельские действия — иначе катастрофа неизбежна. Не теряйте ни минуты времени".

Из дневника Д.А. Милютина:

"18 октября. Понедельник. — Получено печальное известие из Белграда о поражении сербов; Тимокско-Моравская армия сбита со своих позиций; сербы бежали; половина (?) русских добровольцев погибла; Алексинац должен скоро сдаться. Ген. Черняев умоляет о немедленном заключении перемирия; кн. Милан также просит спасти Сербию.

Между тем в Константинополе продолжаются одни проволочки и пустые разговоры; турки торгуются о сроке перемирия; о конференции же и речи нет.